Хронология воды

Не уверена, что всё было так — стоило бы позвонить остальным двенадцати и устроить опрос. Но, кажется, на протяжении года мы питались глупой надеждой. Не на совсем-даже-не-очень-хорошую книжку, которую писали вместе. А на то, что Кен Кизи напишет еще одну — идеальную. Что внутри у него по-прежнему есть книжка, и мы сумеем из него ее добыть. Но он только и делал, что пил. Сколько бы мы ни обдалбывались вместе с ним, ни шатались с ним по пляжу, ни внимали его рассказам — ничего не было достаточно, чтобы воскресить человека в этом человеке.

«Порою блажь великая» и «Над кукушкиным гнездом» на моей полке стоят рядом с книгами «Когда я умирала», «Шум и ярость» и «Авессалом! Авессалом!»[33] От некоторых книг перехватывает дыхание. От книг или от писателей? Когда я держу в руках книги Кизи, когда я открываю их, я слышу его голос. Я вижу его. Чувствую его запах. Чувствую его самого. Но дыхание мое останавливается от слов. Разве этого недостаточно?

Весной того года с Кизи, на Пасху, мы взобрались на гору Фасги к могиле Джеда. Кто-то из нас был под травой, кто-то под кислотой, а кто-то под грибами. А Кизи пил из фляжки. Ветер наверху трепал листья деревьев. Бугор травянистого холма напоминал одно из плеч Кизи. Мне понравилось там. Джед был под нами. Так или иначе, рядом со смертью я чувствовала себя максимально живой. Я просто об этом не слишком много думала. За исключением нескольких случаев с Кизи. В какой-то момент мы там обнялись.

Под конец того года с Кизи в своем доме в Плезант-Хилл он показал нам, всем тринадцати, видеозаписи с Нилом Кэссиди. Кажется, их принес Баббс. Кто-то из нас был под травой, кто-то под кислотой, а кто-то под грибами. А Кизи, как всегда, пьян. Фэй[34] возилась в кухне, потом ушла в церковь. Мы сидели на полу, на старых мягких стульях, на продавленном диване.

Когда Нил Кэссиди появился на экране, у меня в груди забились бабочки. Он выглядел и двигался точно так, как описал Керуак[35]. Лицо Нила крупным планом… Спонтанная безумная болтовня, взгляд, покачивания головой, мимика… всё это было прекрасно. И тем не менее ощущалось как что-то нереальное или даже сюрреалистичное. Мы были никем в исторических масштабах, просто горсткой чего-то ждущих уток. Кто-то мог бы вытащить нас, одного за другим, из нашего пруда. Я сидела там и надеялась, что этот просмотр станет для нас чем-то по-настоящему важным.

Я обернулась посмотреть на Кизи, который смотрел на Нила Кэссиди. На выражение его лица. На него, сидящего в темноте, со своими учениками тайного упования. Он криво улыбался, словно смеялся про себя над собственной шуткой. Прищурил глаза. Хихикнул разок-другой. Потом я заметила, как он потер лоб — наверняка из-за мигрени, но на фоне Нила Кэссиди это больше было похоже на то, как если бы он хотел стереть с себя время.

Из-за происходящего я чувствовала себя Алисой в Стране чудес. Как могло получиться, что я снова сидела в одной комнате с Кизи и смотрела видео про Нила Кэссиди вместе с целой группой «писателей»? Кто мы были такие? Когда всё закончилось, Кен что-то рассказал и мы задали несколько вопросов. А потом ему надо было поспать. Вечер, половина пятого. Казалось, мы что-то упустили, но я не могла понять что.

Год с Кизи завершился чтениями и презентацией книги в музее Орегонского университета. Мы вырядились в винтажную одежду тридцатых, подражая нашим героям. Пили мятный шнапс из фляжки Кизи, которая торчала на подиуме, будто отмечая флажком его диспозицию. У нас взяли интервью для «Пипл». Нашу фотографию напечатали в «Роллинг Стоун». Потом было несколько вечеринок. Едва их помню.

Отец прилетел на чтения в Юджин из Флориды. Он сидел в аудитории в сером твидовом костюме за четыреста долларов. Выглядел гордым. За что-то. Перед Кизи. Когда я родилась, мы жили в доме на холме над Стинсон Бич. В 1963 году. Достаточно близко, чтобы оттуда на велике доехать до Ла-Хонды, где Кизи в том же году начал устраивать вечеринки и участвовать в экспериментах с кислотой.

Когда пришла моя очередь читать, я глотнула из фляжки и оглядела аудиторию. Стальной архитекторский взгляд отца. Его незабвенные руки. Потом посмотрела на Кизи. Он ущипнул себя за соски и засмеялся, и я засмеялась тоже. После чтений отец пожал Кизи руку и сказал: «Я ваш большой поклонник». Я знала, что это правда. Я следила, как соединяются их руки.

Во время встречи с Кизи у отца дрожал голос. На вечеринке Кизи сказал ему: «Вы знаете, Лидия способна на что-то действительно выдающееся». В разговоре настолько размытом, что дело дошло аж до обсуждения отборочных соревнований Кливленд Индианс, и это довольно много значило для отца. То, что Кизи сказал обо мне, я имею в виду.