Хронология воды

Пока я лежала в кровати, отец менял мою намокшую от пота одежду на свежее белье и милые ночнушки. Гладил мои волосы. Целовал мою кожу. Относил в ванную, опускал в воду и мыл. Везде. Вытирал, держа на руках, одевал и нес обратно в кровать. Его кожа с запахом сигарет и одеколона «Олд Спайс». Его пожелтевшие пальцы. Его мозолистый бугорок на среднем пальце, появившийся за годы работы карандашом и ручкой. Его стальные голубые глаза. Такие же, как мои. Слово «детка».

Мама возвращалась поздно вечером, напродавав прекрасных домов другим людям. Она заходила в мою комнату, напевая: «Я вижу луну». И целовала меня. И говорила: «Не плачь, Белль, всё наладится. Вот увидишь». И уходила на следующий день рано утром.

Всего раз в жизни мне довелось снова испытать нечто, похожее на то бредовое состояние, в котором я находилась те четыре недели. Бывают моменты, когда душе приходится покидать тело — и я не о смерти. Некоторым людям это яснее ясного. Я знаю, она — мое тело — была там, но я оставляла ее безжизненной в руках отца.

Я отправлялась во что-то белое. Внутри белого были цветы, подсолнухи. И стекло как лазурит. И глубокие бассейны, полные воды. И красивые камни повсюду — но их нужно было искать. Маленькие прелестные путешествия на целый день. Как в очень хорошем сне. Еще внутри белого были истории. Точно написанные на стенах, или на полу, или на небе белого. Слова. Зримые. К которым можно приблизиться, дотронуться до них. Как до камней. Брать слова или камни и держать их. Иногда слова-камни пели. Через некоторое время я уже верила в их существование сильнее, чем в собственную жизнь. Мне казалось, что там можно — и это даже было бы красиво — умереть.

Но и те девочки, которых покинула сила, созданы для того, чтобы возвращаться. Так что я снова начала есть. Забирала ложку или вилку из отцовских рук. Начала вставать и ходить — и пыталась представить, чувствовала ли мама то же самое после всех тех месяцев, которые она девочкой провела в гипсе, когда в конце концов коснулась пола, двигала ногами и вдыхала то, что называют «волей». И, к счастью, я снова вошла в воду. Чтобы плыть. Прочь от отцовского дома. Каждый день я проплывала маленький отрезок пути, на котором возвращала себе себя. И силу… девичью силу.

Всё, чем отец был, он держал в своих руках.

ГОРЕНИЕ

В тринадцать лет я рассказала о секретах, связанных с отцом, в черном католическом исповедальном ящике другому отцу в доме отца нашего — и тот велел мне не врать.

Почитай отца своего.

Семь раз прочитай Богородицу.

Сочинять истории — безнравственно.

Три дня и три ночи я молилась штуке, которую называют богом, так неистово, что давилась собственной слюной. Сжимала ладони до красноты. С такой силой впивалась ногтями в кожу, что на ней оставались алые полумесяцы. Зажмуривала глаза так крепко, что, казалось, лоб вот-вот закровоточит. Голова, сердце — всё внутри меня горело.

И сколько бы я ни входила в прохладные воды бассейна, огненный след во мне не уступал этой влаге.

Милости от бога-отца я не дождалась. Милость пришла из книги. В тот год я прочла «Святую Жанну д’Арк» Виты Саквилл-Уэст. Сестра дала мне ее перед тем, как покинуть дом.

В тринадцать лет книги в основном приводили меня в ужас. Приходилось пропускать многие слова и страницы, которых я не понимала. Но я знала, кто такая Жанна д’Арк, потому что о ней рассказала сестра. Девочка-женщина с войной внутри. С голосом бога-отца в голове. И я знала, что, продолжив читать, не смогу миновать ее сожжения. Я одновременно и не хотела этого, и не могла остановиться.

Жанну д’Арк сожгли на странице 341. Вместо тернового венца на нее надели высокую бумажную митру. Жанна оставалась жива, пока огонь не добрался до головы. Людям были явлены всевозможные чудеса: кто-то видел, как из ее черепа вылетел голубь. Несмотря на масло, серу и горючую жидкость, ее внутренности и сердце не превратились в пепел. Палачу пришлось выбросить их в Сену.

Я видела ее. И всю сцену. Представляла запах. Видела, как занялись ее волосы. Как проступили очертания черепа, как показались челюсть и зубы. Слышала ее страшный смех или крик прямо перед тем, как она сгорела дотла.

Я прочитала эту книгу в тринадцать. Почитай отца своего. Сочинять истории — безнравственно.

До конца своей жизни я — горящая девочка.

Образ горящей на костре Жанны д’Арк полыхал внутри меня новой религией. Ее лицо, обращенное к небу. Ее вера, крепкая, как священная война. И постоянный голос отца в голове. Как у меня. Господи. Что такое тощий мужчина, прибитый к дереву, в сравнении с пылающей женщиной-воином? Я присвоила себе ее огненный образ и навсегда бросила верить в бога-отца.

Я не испытывала ненависти к огню. Я ненавидела людей, которые ей не поверили. И отца, который позволил ей сгореть. И мужчин, которые… мне кажется, я ненавидела всех мужчин. Чем чаще я с ними сталкивалась, тем больше готова была вспыхнуть. Опасно притягивала их к своему пламени.

ВОЛОСАТЫЕ ДЕВОЧКИ

Девочки-пловчихи волосаты.