Хронология воды

Не знаю, что вы вообще об этом знаете, но они не бреют ноги, если только речь не идет о важных командных соревнованиях — региональных, на уровне штата или национальных среди взрослых, например. Так что когда я была девочкой с едва заметными волосками, которая из своего жалкого уголка бассейна смотрела на исполинскую фигуру Нэнси Хогсхед[38], эти их волосатые ноги казались мне реально страшными. Лобковые волосы торчали как попало из-под купальников в районе бедер. Боже. По-настоящему жутко.

Ладно, вру. Не жутко. Это было завораживающе. Я не могла перестать на них пялиться. Будто дура какая-то.

Когда Джо Харшбаргер[39] принимала душ в раздевалке, всё, что я видела — это ее ноги, которые мне так отчаянно хотелось погладить, и ее маленькое пушистое особенное место — и это при том, что в детстве мне было страшно смотреть на сиськи, и пёзды, и даже лица.

Это тоже неправда. Я пырилась на сиськи и пёзды с тем же вожделением, с каким пьяница пожирает взглядом бутылку водки.

Эти волосатые женщины — они были… они были сказочными. Что я, девочка, могла знать об их обычной жизни. Студентки, чьи-то подружки, женщины, которые сушат волосы феном, ходят по торговым центрам с кошельками наготове, водят машины, — в бассейне и раздевалке они становились сказочными существами. Думаю, поэтому я помню имена многих: ту длинную, длиннее жизни, с точки зрения ребенка, женщину Джо Харшбаргер, и Эви Косенкраниус, и Карен Мо, и Ширли Бабашофф.

Линн Колелла Белл[40].

Я слонялась у раздевалки или, выйдя из маминой машины, мечтательно брела с устремленным в небо взглядом, с Линн-Колелла-Белл-Линн-Колелла-Белл-Линн-Колелла-Белл — зацикленной песней звучала она в моей голове. Линн Колелла Белл с самыми широкими плечами и самыми узкими бедрами, какие я когда-либо видела. Я чувствовала гипповентацию.

Ничего удивительно, что к двенадцати годам я едва держалась — так хотелось кого-нибудь из них укусить. О, эти их влажные тела. Поразительно, что за всё время, что я простояла под горячим душем, пялясь и пялясь, и, почти уверена, пуская слюни, я не грохнулась в обморок в мечтательном пару и не расколола себе череп.

Долгое время я думала, что со мной что-то не так, раз я хочу наброситься на одну из них и трахать, как маленькая обезьянка. Дома, оставшись одна, я ложилась на живот и баттерфляем ерзала по постели до изнеможения. Или терзала подушку, растирая ею бедра и сжимая коленями. В конце концов — чем бы это внутри меня ни было — оно стало настолько невыносимым, что пришлось прибегнуть к щеткам, расческам и резинкам для волос. Щелк.

Ага? Пробовали такое? Тогда заткнитесь.

Знаете, сейчас я думаю о том, что мне даже в голову не приходило положить что-нибудь ТУДА. У меня довольно долго не было месячных из-за спортивного тела. И никто — ни мама, ни сестра, ни друзья, ни тренер по плаванию — не потрудился мне объяснить, что это за штука такая, секс между мужчиной и женщиной. Нет, ясно, что позже я всё выяснила — спасибо телику, кино и прочему, а также рассказу моей распутной подружки Келли Гейтс, от которого рот у меня наполнился рвотой, но всё же очень долго — и, вообще-то, до сих пор, — если я садилась слишком близко к девочке, мне казалось, что я могу умереть от желания стереть себя до мяса о ее тело.

Смотрите, я не хочу сказать, что переживала маленькие девичьи влюбленности, как вы могли подумать. И у меня не было стереотипного представления, что все пловчихи — дайки, хотя потом я узнала, что многие спортсменки регулярно мастурбировали друг другу, — нет, всё было гораздо серьезнее. В смысле, я реально страдала. Как бы этот зуд ни назывался, он абсолютно точно во мне был. Каждый день на тренировках и в душевой все эти девичьи штуки были прямо у меня перед глазами. Намыленные торсы и сиськи, раскованное мытье сами знаете чего, пузырьки, ползущие вниз по их ногам и задницам. Если бы ребенка мог хватить удар от желания, я была бы мертвой женщиной.

Так что нет, я не хотела никаких девичников, никакого шопинга.

Я хотела использовать свои расчески и резинки для волос и заставить кого-нибудь… скулить.

Я засматривалась на девочек своего возраста. У Эви Косенкраниус младшая сестра была моей ровесницей. Тина Косенкраниус. Я… господи. Посмотрите на эти имена. Я и сегодня не могу просто взглянуть на них без того, чтобы в голове не начало проигрываться порно — хей, у Эви Косенкраниус есть сестра… Я имею в виду, боже мой, почему я не могла быть шестнадцатилетним парнем-блондином с гормональным штормом и резвым новеньким флагштоком, на который все мечтали бы сесть?

Но я им не была. Я была собой, болезненно застенчивой маленькой девочкой со спрятанной в штанах девичьей бомбой, которая не знала, что, черт возьми, с этим всем делать, и которая очень, очень хотела… кого-нибудь съесть.