Хрупкий разум. Нейропсихолог о том, какие сбои происходят в мозге и как это меняет личность человека

Ханна рассказала, что первые приступы паники случились, когда ей было пять лет. Я знал, что они появились из ниоткуда, без какого-либо особого повода или обстоятельств. Причем эти первые приступы практически всегда случались ночью, когда она уже лежала в постели. Возможно, это не самое распространенное явление в мире, когда тревожное расстройство начинается в пятилетнем возрасте без какого-либо триггера. Возможно, некоторые любят искать абсурд в контекстах людей и способны видеть причинные факторы там, где я, честно говоря, не вижу ничего странного. Но я предпочитаю не играть в интерпретацию мира и посвятить себя углублению в объективные элементы. Поэтому мне показалось столь же объективным, сколь и уместным резюмировать тот набор субъективных ощущений, на которые ссылалась Ханна, когда описывала приступы тревоги. Почему они начинались с физических ощущений в теле, особенно в животе и груди? Нарастающее, жгучее и гнетущее ощущение, за которым следовал отвратительный привкус во рту, нечто среднее между горьким и жженым.

Во время бесед Ханна рассказала, что у нее бывали времена, когда в течение дня часто возникали несколько эпизодов «дежавю» – своеобразное ощущение «я прожила это». У каждого в какой-то момент случаются эпизоды дежавю, это нормально. Менее нормально, когда они возникают постоянно или когда случаются с большой регулярностью. Плюс был бруксизм. Сколько раз мы слышали, как кто-то говорил о бруксизме и взаимосвязи, существующей между стрессом или тревогой и этим проклятым давлением, кусанием или царапаньем зубов во время сна. И да, эта взаимосвязь есть, и Ханна упомянула о бруксизме, который длился много лет. Никто по-настоящему не оценивал этого, но, должно быть, бруксизм, типичный для тревоги, объяснял, почему во многих случаях она просыпалась с больной челюстью, окровавленным и искусанным ртом.

Итак, она была молодой, внешне здоровой девушкой со своеобразным образом жизни, хрестоматийным тревожным расстройством в виде повторяющихся панических атак, которые случались на протяжении всей жизни, и множественными неудачными попытками лечения своих проблем. Проявив немного воображения, любой мог «сфабриковать» жизненно важные триггеры, оправдывающие развитие и повторение ее проблем. Но нет. У Ханны были приступы паники и тревоги, которые исходили из разных источников, и, просто выслушав с некоторыми знаниями ее историю, можно увидеть эволюционное развитие проблемы, появление различных симптомов и неэффективность лечения.

Я передал этот случай своему хорошему другу, специалисту по эпилепсии, доктору Хавьеру Салас-Пуигу. С моей точки зрения, то, что объясняла Ханна, было эпилептическими припадками, которые, возможно, затрагивали области, связанные с выражением страха, – миндалевидные тела возле височных долей. Мы провели ЭЭГ-исследование Ханны, и результаты оказались более чем очевидными. У нее были генерализованные чередующиеся двусторонние лобно-височные эпилептиформные разряды, которые усиливались при фотостимуляции[7].

Эпилепсия может принимать разные лица. Все зависит от того, где возникает аномальная активность и какую роль играют области, участвующие в тех или иных ощущениях, когнитивных или двигательных процессах. Мы уже упоминали об этом в случае с Абелем: существует бесконечное количество симптомов, связанных с эпилепсией и, по сути, эпилептиформная активность в определенных структурах, тесно связанных с висцеральными ощущениями и обработкой определенных эмоций, может вызывать переживания, подобные тем, которые описала Ханна. На самом деле специалистам по эпилепсии (к числу которых не отношу себя) хорошо известно, что во многих случаях лобная и височная эпилепсии проявляются в форме приступов тревоги.

Очевидно, что подавляющее большинство людей, страдающих тревогой, даже те, у кого симптомы похожи на те, которые называла Ханна, не страдают эпилепсией. Очевидно, что в большинстве тревожных расстройств присутствуют контекстуальные элементы, связанные с жизнью людей, которые сыграли центральную роль в развитии этой проблемы. В этих случаях психотерапевтическое лечение, основанное на когнитивно-поведенческой терапии в сочетании с психофармакологическим лечением, обычно имеет огромный успех.

В определенных нюансах или феноменологических аспектах того, как происходит то, что говорит пациент, могут быть небольшие предупреждающие знаки, которые всегда должны заставлять покинуть зону «теоретического комфорта» в поисках чего-то максимально близкого к истине. Относительно легко впасть в упрощения, когда симптомы становятся генерализованными и развитие определенных проблем всегда приписываются одной и той же причине, потому что именно так видели это в двадцати других случаях, или потому, что какое-то руководство или тот профессор убеждают таким образом. Каждый случай, каждый знак, каждый человек уникальны. Теоретические модели, предлагаемые учебниками, очень полезны, но, к счастью или к сожалению, пациенты, которых мы видим каждый день, обычно ведут себя не так, как в книгах.