Хрупкий разум. Нейропсихолог о том, какие сбои происходят в мозге и как это меняет личность человека

Почти без голоса она сказала, что сейчас 1921 год. Она не знала, какой день, казалось, не знала, где находимся, и тем более почему. Потом начала плакать. Обследовать обычным способом было невозможно, так как она практически ничего не видела, почти не слышала и плохо себя чувствовала. Если бы я провел какой-либо скрининговый тест на глобальный когнитивный статус обычным способом, без сомнения, полученные результаты иллюстрировали бы картину ухудшения диапазона деменции во всех исследованных областях.

Человек такого возраста, с множеством болезней, прогрессирующим ухудшением когнитивных функций, прикованный к инвалидной коляске. Кто знает, может быть, как и во многих других случаях, когда семья говорит «шесть месяцев назад», хотя на самом деле прошло, возможно, больше пяти лет. Изменения в сознании, возникающие в результате нейродегенеративных процессов, обычно медленны и коварны. Это объясняет то, что во многих случаях тесный контакт с пациентом приводит к тому, что члены семьи привыкают и перестают замечать первые изменения, считая их нормальными для человека. Именно поэтому семьи говорят, что заметили что-то всего несколько месяцев назад, когда на самом деле это происходит уже много лет.

Помню, что, глядя на Маргариту и слушая рассказ дочери, подумал: если «приписать» ей какой-то тип когнитивных нарушений, вторичных по отношению ко всему, что с ней произошло, я бы не ошибался. Сами по себе в анамнезе гипертоническая болезнь и сахарный диабет очень часто выявляют наличие множественных хронических гипоксически-ишемических поражений головного мозга, которые, в свою очередь, объясняют множественные нейропсихологические симптомы со стороны скорости, памяти, внимания и поведения.

Мозг – чрезвычайно чувствительный орган.

ЛЮБОЕ СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ НЕ ПРОХОДИТ БЕЗ ПОСЛЕДСТВИЙ ДЛЯ МОЗГА.

Гипертония, эта тихая эпидемия, которую мы обычно связываем исключительно с проблемами сердца, способствует медленному и прогрессирующему повреждению головного мозга, последствия которого можно легко увидеть при визуализирующих тестах и некоторых нейропсихологических проявлениях. Маргарита, возможно, была там, в бесконечном списке людей, страдающих от долгосрочных последствий плохо контролируемой гипертонии, а иногда и вышедшего из-под контроля уровня сахара. Конечно, оно должно было быть там, добавляя ко всему этому воздействие и разрушение, вызванные тем, что добавилось за последние шесть месяцев.

Но я люблю настаивать и искать подсказки, которые убеждают. Я ненавижу, когда, возвращаясь домой и думая о случаях, которые только что видел, меня беспокоит чувство, что что-то упустил. Ненавижу, когда на светофоре «загорается» идея, которая кричит: «Тебе надо было на это посмотреть!» И ненавижу, что люди не тратят время, необходимое для оценки проблем и страданий других.

Снова попытался поговорить с Маргаритой, потому что мне нужно было слушать ее, а не дочь, и было ужасно видеть эту женщину, разбитую на части и безостановочно плачущую в шаткой инвалидной коляске.

– Ой, доктор, если вы так настаиваете, мама занервничает и тогда у нее поднимется давление, да, мам? Ты хочешь таблетку, мам?

О каких таблетках они говорили? Дочь сказала, что давала ей транквилизаторы, «потому что та нервничает, и кто знает, если ее кровяное давление повысится слишком сильно, что может случиться». Но на самом деле никто не сказал, что у нее повышается давление, и никто не прописывал таблетки транквилизатора. На самом деле их прописала дочь.

И я сказал:

– Вы лечите свою мать, следуя каким-то рекомендациям, которые указали?

– Нет… если вижу, что она нервничает, даю ей таблетку этого. Например, несколько минут назад, прежде чем подняться наверх, она явно занервничала, поэтому дала ей одну из этих таблеток.

Прежде чем зайти ко мне, она уже выпила три таблетки и прямо передо мной в этот момент чуть не выронила четвертую. Я сел рядом с Маргаритой и попросил дочь оставить нас наедине. Мне пришлось подойти к ней очень близко и говорить громко, чтобы она услышала.

– Ты нервничаешь, Маргарита?

– Да, доктор…

– Что происходит, скажи мне.

– Не знаю… Я больше не могу…

Проявив терпение, адаптируя диалог к реальности Маргариты, мы смогли поговорить и я смог понять, что это был восемьдесят один год жизни, работы, воспитания семьи, бесчисленных поражений и побед. Она представляла себе старость, наслаждающуюся внуками, играющую с ними, смеющуюся, спокойно, не слишком задумываясь об этом, ожидающую мирного ухода. Но нет. В преклонном возрасте из-за болезни она оказалась истощенной, глухой, практически слепой, еженедельно подключенной к машине, которая поддерживала ее жизнь, замечая в то время, что исчезло желание жить.