Вербальная память Елены, ее способность запоминать списки слов и впоследствии вспоминать их с посторонней помощью или без нее, была слегка нарушена. Дефицит не был экстраординарным, но поразительно то, что подсказки не принесли значительной пользы. В любом случае, у человека с такой нервозностью могло быть так, что в основном информация была неправильно закодирована и поэтому не сохранилась, а следовательно, и не запомнилась. Важным условием, позволяющим говорить о «забывании», является то, что информация была усвоена ранее. Человек не забывает того, чего не знает. Все остальное оказалось совершенно нормальным. Все или, вернее, почти все. Елена была женщиной с высшим образованием, посвятившей жизнь управлению крупной компанией. Хотя было очевидно, что практически все, что я исследовал в ней, являлось абсолютно нормальным, было также верно и то, что она преувеличивала затруднения, когда просил назвать предметы после просмотра. Она могла повторять слова и фразы, писать, читать, понимать все, что ей говорили, и, очевидно, могла говорить спонтанно – совершено спокойно.
Как уже сказал, если показывал разные предметы, во многих случаях она с большим трудом находила название, а подсказки об объекте не помогали. Например, когда она находилась перед зубной щеткой, я говорил: «Да, Елена, та штука, которой утром приводим себя в порядок… Как она называется?» Слово либо не появлялось, либо появившееся слово имело смысловое отношение к тому, которому ее научили. То есть, если бы показал ей стул, она могла бы вместо него сказать «стол».
Но все остальное было настолько нормально и в жизни Елены за последнее время произошло столько неприятного, что трудно было не предположить, что все это во многом было той составляющей тревоги и печали, которые, возможно, негативно влияли на способности задействовать когнитивные ресурсы. В любом случае, перефразируя одного из самых блестящих нейропсихологов Испании, доктора Альвареса-Каррилеса, нейропсихология никогда не лжет.
Мне казалось, что это был не лучший момент в жизни Елены, чтобы отправлять ее в спираль визитов к разным специалистам, чтобы глубже вникнуть в проблему. Думал, что есть время, но в то же время думал о других возможностях и именно поэтому спросил:
– Елена, за последнее время многое произошло и это очевидно, что у тебя сейчас не все в порядке на эмоциональном уровне. Почему бы не сделать что-нибудь? Почему бы не увидеться через три-шесть месяцев, надеясь, что настроение улучшится и сможем еще раз хорошенько все это рассмотреть?
Она согласилась. На самом деле Елена планировала начать работу с психологом уже на следующей неделе. Тем не менее она настаивала на том, что хочет сделать все возможное, поэтому спросила, нужно ли пройти какие-нибудь дополнительные анализы. Решили, что было бы полезно сделать МРТ головного мозга и ПЭТ-сканирование глюкозы в мозге.
Елена снова посетила меня в тот же день, когда я остановился освежиться около витрины. Как только увидел ее, понял, что ее состояние, несомненно, значительно улучшилось на умственном уровне, но она быстро добавила:
– Да, доктор, у меня отличное настроение, намного лучше, но слова становятся все хуже.
Она проходила психотерапию у психолога, с которым не смогла продолжать лечение по личным причинам. Она была в восторге от проделанной ими работы и поэтому попыталась найти кого-нибудь, с кем можно продолжить. Второй психолог уверял ее, что все проблемы вторичны по отношению к горю, а третий и последний психолог приписывал причине проблемы расстройство личности.
Как и в прошлый раз, практически все процессы, которые исследовали, были абсолютно сохранены, но проблема, когда дело доходило до возможности называть объекты, не только сохранялась, но и ухудшалась по мере добавления других типов симптомов.
– Как это называется, Елена? – спросил я, пока показывал рисунок кактуса.
– Это… подожди… Что это, посмотрим?
– Елена, это растение, оно обычно обитает в пустыне, с небольшой потребностью в воде и у него также есть шипы. Как это называется?
– О, доктор… Как же это называется…?
Итак, я дал фонетическую подсказку, начало слова:
– Посмотрим, Елена, это «как…»
И Елена произнесла несуществующее слово:
– Это… как… какаратака?
Она создавала неологизмы, придумывала слова, которых не существовало, и эти ошибки сохранялись в виде называния слова из одной категории другим, что называют семантическими парафазиями. Как и в случае с предыдущим пациентом, с Мигелем, я представил серию из трех рисунков, где два из них были связаны друг с другом, но Елена была совершенно неспособна понять существовавшую связь. Это мог быть коробок спичек, свеча и фонарик, но она не понимала, какие среди них два связанных слова.