В своих мемуарах Хрущев постарался не только свести к минимуму роль представителей ГКО и Ставки в руководстве Сталинградским сражением, но и очернить их, а заодно и Сталина. Он писал: "Всякий раз в самые критические минуты, я ощущал, что Сталин обращает на меня самое пристальное внимание, и поэтому послал Маленкова, чтобы тот наблюдал за мной. Я заметил, что Маленков и Василевский вместе перешептывались. Маленков вернулся в Москву и сообщил, почему сражение идет так плохо, и, естественно, хотел избежать личной ответственности за то, что происходило. В ходе своего перешептывания с Василевским, Маленков готовил осуждение кого-либо и я знал, что выбор падал на меня. Он ничего не понимал в военных делах, но он был более, чем компетентен, когда дело касалось интриг". В этих замечаниях проявлялась подозрительность Хрущева, которую отмечали многие его коллеги по работе. Кроме того, в своих оценках Хрущев проявлял типичное для него презрение к знаниям и способностям других людей.
Стараясь выгоднее изобразить себя, Хрущев убеждал, что он, в отличие от других руководителей страны, долго находился в гуще боевых действий. С этой целью он особо подчеркнул в докладе на ХХ съезде, что Сталин лишь однажды выезжал на фронт. Действительно, среди членов Политбюро Хрущев, пожалуй, дольше всех пробыл на фронтах Великой Отечественной войны. В то же время он не был единственным, кто рисковал своей жизнью, оказавшись в пределах действия вражеского огня. На различных фронтах находились члены ГКО Ворошилов, Берия, Маленков, Каганович. При этом Ворошилов и Каганович были ранены. Во время поездки в Ленинград в начале сентября 1941 года на станции Мга под огонь врага попала правительственная комиссия в составе Молотова, Маленкова, Косыгина и других. Члены комиссии едва не были захвачены в плен прорвавшейся группой немецких автоматчиков. Весной 1942 года Молотов совершил рискованный перелет над территорией, оккупированной немцами, и его самолет попал под огонь сначала немецких зениток, а на обратном пути – под огонь советского истребителя. Все дни ленинградской блокады Жданов, как и другие руководители Ленинграда, находился в городе, подвергавшегося не только бомбардировкам, но и артобстрелу.
Да и пребывание в Москве в первые месяцы войны не гарантировало безопасности. Микоян был сбит воздушной волной после взрыва бомбы, упавшей в пределах Кремля. Кандидат в члены Политбюро Щербаков был контужен в результате бомбардировки правительственных зданий. В это время все советские руководители, находившиеся в Москве, включая Сталина, рисковали своей жизнью. Именно поэтому решения Сталина остаться в Москве в октябре 1941 года, а затем провести парад 7 ноября 1941 года в условиях, когда немцы находились под Москвой, свидетельствовало о его мужестве.
Нет сомнения в том, что сам Хрущев обладал немалым мужеством. Он не растерялся, когда 23 августа под прикрытием массированной бомбардировки города, немецкие войска прорвали оборону советских войск и вышли к Волге. Когда немецкие войска вышли к Тракторному заводу, Хрущев, по словам авторов "Истории Великой Отечественной войны", "потребовал от Городского комитета обороны привести в боевую готовность все имеющиеся на Тракторном заводе танки и по тревоге поднять истребительные батальоны и части народного ополчения". В результате попытки немцев взять Тракторный завод с ходу были сорваны. Со свойственной ему энергией и инициативностью Хрущев постоянно занимался организацией обороны города.
В то же время совершенно очевидно, что Хрущев сознавал опасность пребывания в городе, превратившегося в поле боя, а потому он постарался убедить Верховное командование в необходимости перевести командный пункт фронта за Волгу. В этой связи Хрущев вспоминал: "Волна за волной немецкие самолеты бомбили город. Сталинград был в огне. Нас отрезали от левого берега Волги. Связь с левым берегом играла решающую роль для нашего наблюдения за ходом сражения. Командующий Еременко и я решили, что продолжение нашего пребывания в Сталинграде неразумно".
Эти замечания не слишком логичны: если защитников Сталинграда отрезали от левого берега Волги, то туда было невозможно перебраться. Кроме того, получалось, что с левого берега нельзя было командовать войсками, отрезанными от него, а можно было лишь наблюдать за ходом сражения.
Хрущев направил просьбу в Ставку, чтобы разрешить военному совету и штабу фронта эвакуироваться на левый берег. Он вспоминал: "Прошел день, но ответа не было. Мы повторили просьбу. Опять из Москвы не было ни слова. Мы не могли перенести командный пункт без разрешения. Тогда позвонил Сталин по какому-то другому вопросу. Я сам с ним разговаривал и сказал ему: "Товарищ Сталин, мы уже повторяли нашу просьбу перевести командный пункт на левый берег, но Генеральный штаб все еще не ответил. Время поджимает, поэтому я прошу вас дать нам разрешение на переезд сейчас же".