Хрустальный мальчик

– Так мрак сражается со светом, – любил говорить Землерой. – Когда рассвет, солнце побеждает, потому что у него сила прирастает; когда закат, солнце слабенькое, усталое, и мрак его одолевает. Но, пока мрак пытается переварить солнце в своём гигантском желудке, оно борется, накапливает мощи, и потом, когда приходит ему время снова обогреть и осветить землю, прорывается наружу, как ни пытался бы его вечный соперник этому воспрепятствовать. Вот когда солнце так захиреет, что не сможет выбраться на небосклон на востоке, и настанет конец света, и будет холодно, очень холодно. Всё кругом нас замёрзнет и умрёт.

Анна не могла отвлечься от неба. Оно было совсем не таким, как земля – скорее, однообразным, ровным, без удивительных впадин, уступов, плоскогорий, холмов и скалистых вершин; там не паслись козы, там не было пастухов, там не копошились в земле черви и не уничтожала всё на своём пути, обдавая землю ледяным дыханием, белоглазая госпожа Дароносица с ногтями-крючьями. Там всё было иначе, намного проще, как казалось на первый взгляд – но Анна уже давно глядела наверх, и всякий раз ей удавалось обнаружить над собой нечто новое: иное сплетение голубоватых линий, отграничивающих одно облако от другого; облака, причудливо складывающиеся в подобия земных предметов и существ, неровно рассыпанные иголки солнечного света. Существовали тысячи отличий, и небо никогда не бывало таким же, как в предыдущий день, оно не бывало таким же, как и позавчера, и завтра оно стало бы иным и таким же неуловимо-прекрасным.

Анна привыкла вставать до рассвета, чтобы, шлёпая по влажным пригоркам и сухим равнинам, сшибая с листьев и высоких травяных стеблей божьих коровок, как можно скорее добраться до дерева Землероя. Непросто ей это давалось: не всегда удавалось ей проснуться вовремя. Гораздо чаще случалось так, что Анна являлась к Землерою уже в полдень, когда жизнь леса ненадолго замирала под обжигающими ударами солнца, и с вздохом сообщала ему:

– Ну, снова проспала.

Бывало так, что она отвечала ему несколько иначе:

– Ну, подумаешь, маме с папой снова там что-то надо, я что тебе поделаю? Не могу ведь я им вот так прямо сказать: «Знаете, а я в лес пойду, у меня там есть друг, он дух, но вы не пугайтесь, он добрый». Да и не могу я их совсем забрасывать. Они, пусть Марию и не очень любили, после того, как Мария от нас съехала, что-то притихли. У них совсем нету настроения ничего делать, они даже не ссорятся, а смотрят в разные углы и молчат. Как по мне, то лучше бы они ссорились: они тогда хотя бы разговаривали друг с другом, а теперь они словно совсем чужие друг другу стали. Они и дедушку в упор не видят, а дедушка на них внимания обращает столько же, сколько и на стул какой-нибудь или на кочергу. Только я их и расшевеливаю как-нибудь…

Анне было двенадцать лет. Это лето выдалось ласковым и благодатным. В реках прибавилось рыбы, и на полях, которые примыкали к домам жителей окраин, взошёл обильный урожай. Все только и говорили на улицах, что о строительстве кинотеатра, большой парковки и каких-то гуляниях в лесу, и даже дедушка Анны, бывало, об этом вспоминал, только сама Анна к его словам не прислушивалась. То, что говорили в городе, пролетало мимо её ушей.

– Анна! Анна!

Сегодняшнее утро у Анны началось так, как должно было бы, если бы она хотела посмотреть с Землероем на восход солнца. Было ещё темно и прохладно; в такое время в доме не поднимался никто, кроме крепкого и немногословного дедушки, но он точно не стал бы дёргать Анну за ноги и сволакивать её с кровати, настойчиво пришёптывая:

– Анна! Анна!