– Да делать ему больше нечего, только на тебя любоваться! – огрызнулась Анна и сердито оправила юбку – совсем коротка она стала, да только у Анны всё не хватало духу с этой юбкой расстаться. – У него свои дела были, он с ними закончил и домой… уехал! Уехал, всё, нету его тут больше, он не местный, как и ты.
Ирина аккуратно допила свой кофе и с раздражающим аккуратизмом отправила пустой пластмассовый стаканчик в урну.
– Не местный, как я, – согласилась она тихо и кротко, – и как ты.
– Я всех вас местнее! – отрезала Анна. – Я хотя бы гулять хожу, а не кисну над учебниками целыми сутками. Ты хотя бы видела нормальный лес – хотя бы разочек в жизни ты его видала, а, Ира?
Ирина невозмутимо хлопнула ресницами.
– Нет, но ведь я поэтому и прошу, чтобы ты меня отвела.
– За двенадцать лет в лесу ни разу не побывать, – покачала головой Анна и вздохнула, – ни в лесу, ни на море, ни даже на прогулке с друзьями… серьёзно, мне было бы тебя жалко, если бы мы не были сёстрами.
Ирина только изогнула бровь и издала странный звук, исполненный неопределённых чувств. Точно так же вздыхала её мать, когда хотела уйти от ответа и просто придать себе толику загадочности. Конечно, хоть она и любила покичиться своей правильностью и праведностью, она всё-таки была без ума от людей, считавших её интересной и загадочной, и порой ей хотелось, чтобы таких людей было как можно больше в её окружении.
– Ладно, – Анна уже вовсю оттаскивала Ирину за порог кафе, – давай быстрее, время не ждёт, времени мало! Побежали в лес, я тебе покажу, где можно срезать!
Но Ирина была не очень хорошей бегуньей. Гораздо лучше у неё получалось плавать, потому что мать горела желанием сделать из неё пловчиху и оплачивала занятия в секции. Бегала же Ирина неуклюже и всё время словно бы пыталась помочь себе руками. Она спотыкалась, плохо ориентировалась в пространстве, цеплялась за Анну, и в результате обе они тормозили, а то и валились прямо на пыльную дорогу под ноги к прохожим. Женщины разражались манерным визгом и притоптывали, отшатывались, мужчины вскидывали кулаки и громко ругались, старики охали, и дети и подростки гоготали и свистели, и они не прекращали гоготать и свистеть даже тогда, когда Анна и Ирина уже поднимались и бежали дальше.
Когда дорога стала сужаться и превращаться в обычную жёлтую запылённую тропинку, Ирина побежала свободнее. Она как будто почувствовала подошвой перекатывающиеся мелкие бугорочки почвы, шевеление травы, вздохи ветра, и её плечи расправились, и она задышала свободнее – полной грудью. Анна всё-таки лидировала: то и дело оборачивалась, махала Ирине рукой и подзывала её срывающимся голосом:
– Эй, ну давай быстрее, ты чего как черепаха?
И она светилась, сияла от гордости, что хотя бы в этом соревновании опередила извечно идеальную Ирину, которую нельзя было ни в чём упрекнуть, которая попросту была лишена изъянов.
Старая вдова, державшая одинокую развалюху на обрыве города, сидела на длинной дряхлой скамейке и рассеянно распутывала пряжу. Тусклыми глазами она смотрела, как две девочки промчались мимо по дороге, топая так, что пыль летела вихрями во все стороны, и смотрела, как девочки скатываются по пригорку к подошве лесной опушки. Вдова наклонила седую голову, поскребла зарождающуюся лысину и снова подобрала спутавшуюся пряжу. Анна и Ирина достигли первых древесных рядов и затерялись между ними. Только синее, ярко-синее пятно юбки Анны мелькало между стволами.
Ирина обезумела от счастья, едва только она очутилась в лесу. Её ноги подкосились, и она рухнула в невысокую сухую траву, подняв тучу бабочек и стрекоз. Свежесть и спокойствие разливались в воздухе.
– Ах, как же замечательно! – воскликнула Ирина и вытянула палец. Беспокойно мотавшаяся туда-сюда яркая легкокрылая бабочка описала торжественный полукруг и медленно присела, уцепившись тоненькими мохнатыми лапками. – Я никогда… никогда ничего такого за всю жизнь не видала!
– Ага, ага, – сумрачно покивала Анна, – ты сиди тут, забавляйся себе, но далеко не отходи, не то… не то, если мама и тётя узнают, что ты не туда…
Она умолкла, не договорив: вряд ли заливисто хохочущая Ирина, окружённая беззаботно порхающими бабочками, слышала, что ей говорят. Анна вздохнула и отвернулась к тому самому, погружённому в тень и притихшему, толстому и морщинистому древесному стволу, где сидел Землерой. Лицо Землероя было совсем тёмным, и его глаза таинственно посверкивали серебристым светом. Анна снова была уверена, что он хитровато, с присущей ему слабой издёвкой, ухмыляется.
– И что тут такого смешного? – полушёпотом спросила она, приблизившись.
В тени дерева было прохладно и спокойно. Ирина всё сидела на сияющей от солнечного света опушке и громко восторгалась красотой бабочек и стрекоз. Землерой потянулся, сполз ниже по древесному стволу и хмыкнул.
– Ты ещё спрашиваешь, – сказал он, – неужели не понятно? Ты, кажется, не только лишь о себе и думаешь, а, Анна?
– Я никогда и не думала только о себе, – отрезала Анна, – я только об Ире не думаю, потому что она меня бесит.