Хрустальный мальчик

– Неправильно это, – насупилась Анна. – Совсем неправильно. Ты не виноват в том, что духи тебя спасли, и какой из тебя грешник, если ты и деревьям, и животным, и даже таким людям, как я, помогаешь? Всё ты на себя наговариваешь, по-моему!

– Думай, как желаешь, – Землерой не спорил с нею, хоть она и ожидала от него протестов. – Да только нет, не будет, никогда не дождаться мне прощения, и больно и горестно будет мне и всем духам лесным от твоей сестры.

– Почему же тогда к ней животные тянулись? Не значит ли это, что у вас тоже есть возможность… ну… на прощение… ведь духи всем-всем тут заправляют?

Землерой снова полез на дерево. Никак не удавалось Анне принудить его, чтобы он к ней обернулся и хотя бы ненадолго на неё посмотрел.

– Нет, – сказал он, – не права ты, Анна. Да, всем здесь духи управляют, но есть то, что выше нас. И порой оно и в наши леса забредает, свою власть надо всем берёт, и легче ему власть взять над тем, что к нему близко. И то, что к нему близко, кругом твоей сестры и вилось.

Анна притихла и прикусила губу. Землерой неуклюже забрался на ветку и снова обвил её руками и ногами, нахохлившись. Грустными и угрюмыми оставались его глаза.

Анна медленно поднялась на цыпочки. Она тянула к Землерою чуть дрожащую руку, всё надеялась его коснуться, но слишком далеко он был от неё; даже кончиками пальцев не удавалось ей до него дотронуться. На глазах у Анны вдруг проступили слёзы, скривилось её лицо, и она захныкала, точно ребёнок, отбившийся от родителей посреди шумной улицы.

– Землерой! – отчаянно вскричала она. – Землерой, миленький, послушай меня, пожалуйста!

Холодный угрюмый взор спустился к ней и так и прилип ко всей её фигуре. Землерой сидел, не двигаясь, но он слушал её, и видела она это. Анна встала на носочки, будто балерина, вцепилась в ветку и упрямо повисла над землёй.

– Землерой, послушай меня! Мне всё равно, что Иришка хорошая… честно говоря, мне всё равно, что я плохая… если это цена за то, чтобы мы с тобой могли дружить… то лучше уж я буду плохая и буду мучиться потом с тобой вместе, чем всю жизнь проживу, тебя не зная! И я не верю… не верю, что для тебя всё настолько уж и ужасно! Просто не может… не может такого быть, и не в силах ты ничего утверждать, потому что тебе об этом только духи рассказывали, а они никогда не умрут, они ничего не знают.

Землерой свесился с ветки.

– Понимаешь ли ты, что ты говоришь? – тихо спросил он. – Понимаешь, от чего отказываешься, Анна?

– Да! – храбро выкрикнула она храбрым голосом. – Отлично понимаю!

Землерой тяжело вздохнул.

– Не в моей воле тебе запрещать и тебя ограничивать, – пробормотал он, – и, скажу тебе честно, не хватит у меня сил на это. Сам я хочу с тобой дружить и никогда не расставаться, Анна, и пусть даже страшно и больно будет нам обоим потом, пусть даже потом мне будет стыдно, что ты из-за меня терзаешься, я не остановлюсь.

Анна усмехнулась.

– И не надо!

Свистун

Лето иссыхало. Приближался вялый, полусонный, жаркий август, и огородники, причислявшие себя к горожанам, вовсю собирали урожай. Был близок август, близко было и очередное расставание, но не было грусти у Анны в сердце. Близко было и время последних летних праздников – последних, а потому самых буйных и развесёлых. Вся городская молодёжь собиралась на гулянья, повсюду, на каждом столбе, на каждом заборе, висели иссохшие, поблекшие от жары объявления.

Тётушка Анны была очень недовольна готовящимися торжествами. Она, хоть и царила убийственная жара, оставалась своим принципам верной и сидела на кухне в своём глухом тёмном наряде и часто промокала пот, выступающий на лбу и на щеках. Она упрямо поджимала губы и складывала на груди руки.

– Вот уж делать нечего, а только такой бесовщиной заниматься, – высказывала она своё авторитетное мнение, не успевал никто подумать о том, что стоило бы пообщаться с ней о готовящихся праздниках. – Вовлекают детей, юношей и девушек в такие непотребства… и где они хоть гулять-то удумали? В лесу? Ой, навлекут на себя беду, ой, дождутся…

Ирина сидела рядом с матерью, как та требовала, и, как та требовала, соглашалась с каждым словом, вылетавшим у неё изо рта. Для Ирины подыскали новое занятие: теперь она усердно решала задачи по физике за девятый класс, не разгибая спины, и иногда мать хвалила её за успехи, а гораздо чаще – всё удлиняла и удлиняла список своих строгих требований.

Мужчины вовсю копались в крохотном сарайчике – хлипкой пристройке, которая еле цеплялась за землю позади дома ещё до того, как мать Землероя с ним на руках кинулась в воду. Отец Анны и дед окопались там, точно бы спасаясь от злого врага, как только к матери Анны припожаловала сестра с Ириной. И Анна частенько бегала к ним. В сарае было жарко, почти что темно: лишь из многочисленных щелей между досками пробивается свет – и тесно от всевозможных инструментов. Мать Анны любила возмущённо кричать, топая ногами, что здесь царствуют бардак и разруха, но мужчины уверяли: всё лежит на своих местах. Дедушка добавлял с суровой бойкостью:

– Не бабье это дело – в мужской сарай соваться.