Хрустальный мальчик

Ещё не успело стемнеть, и даже не выступили на небе багровые закатные разводы, как Анна вернулась. Она прибежала, сияющая, так, словно бы бесконечный бег из одного конца города в другой её не утомил, и встала под деревом, подняв голову.

– Землерой! – позвала она. – Землерой! Я же знаю, что ты там! Спускайся!

Землерой молча сверлил её холодным взором.

– Если тебе Ира не понравилась, так её тут больше нет, – Анна увещевала его, словно ребёнка, – и она уже не придёт, не волнуйся. Я её матери сплавила, они там сейчас сидят и своими глупостями занимаются: всем доказывают, какие они правильные и хорошие. Ну, словом, у них там обычные для них дела, и, что всего хуже, моя мама с ними. А я к тебе сразу рванула, пока никто не заметил.

Землерой лишь крепче обхватил ветку обеими руками. Тёмная туча наползла на его лицо.

– Не следовало тебе с ней сюда приходить, – тихо сказал он мрачным голосом. Казалось, будто глубокий, раздражённый, неприветливый старик бормочет теперь его устами. – Не приводи её сюда никогда больше.

Анна яростно притопнула ногой.

– Да ты чего? Можешь мне объяснить?

Землерой тяжело вздохнул.

– Чужая она для этого леса. Таким сюда путь заказан. Все наши порядки против этого.

– Я тебя не слышу, когда ты там высоко-высоко что-то бубнишь себе под нос, – решительно сказала Анна. – Что тебе не понравилось? Все животные к ней так и льнули… я своими глазами видела!

Землерой снова издал тяжелейший вздох. Медленно, словно бы ни капли прежней сноровки не осталось у него, он разжал руки, расплёл ноги и свалился с ветки на землю. Землерой неуклюжим мешком приземлился у основания дерева и так там и замер. Он даже не потрудился сесть удобнее, как сидели обычно люди, и казалось, что его это нисколько не стесняет.

Анна приблизилась к нему по-крабьи, боком, и склонилась вперёд, упираясь руками в колени.

– Землерой, – по слогам протянула она. – Что тебе опять не по нутру?

– Чужая она, – упорно повторил Землерой, – таким, как она, не место в лесу, где столько духов живёт.

– Да почему?!

Землерой отвёл взгляд. Долго-долго его грустные серебристо-серые глаза, светящиеся, как бриллианты в ожерелье богатой наследницы, смотрели в никуда. А потом он мигнул, встряхнул головой и повернулся к Анне. Вековая горечь не исчезла из его взора.

– Анна, – тихо сказал он и умолк, выдерживая долгую паузу. – Анна, ты ведь знаешь, с кем ты водишься?

– С духом, – непосредственно ответила Анна, – ты так и представился.

– И ты ведь знаешь… почему… кто мы такие, верно? – Землерой всё не переводил на неё взора, словно сил на это ему не хватало. – Понимаешь? Хотя бы… капельку?

Анна только кивнула.

– Ну… и чего же тогда спрашиваешь? – Землерой упёрся локтем в согнутое колено и отвернулся к дереву. Другая рука его поглаживала, пощипывала мох. – Все мы, духи, не просто так взялись… не были мы сотворены по изначальному замыслу. Все мы, духи… как я госпоже Дароносице тогда и сказал… все мы – великие грешники. Люди во многом повинны, но наша вина тяжелее, и сотней людских жизней, прожитых одна вслед за другой, её не искупить.

Анна молча смотрела на него, не отводя глаз, а рука Землероя всё крупнее дрожала, и пальцы его всё быстрее выщипывали мох.

– Тому, кто грешен… – медленно произнёс Землерой глухим замогильным голосом, – подходить к таким светлым… к таким искренним и чистым существам, как твоя сестра… нельзя… никак нельзя.

– Почему?

– Это не прямой запрет, – тихо сказал Землерой. – Мы не можем… потому что нам больно. Тяжело смотреть на чужую чистоту, больно сознавать её в сравнении со своей грязью и своим падением… и не только мне… всем другим духам, что живут в этих лесах… в этих реках… в этой земле… всем им больно так, что и словами не выразишь! – Землерой умолк. Грудь его тяжело вздымалась и опадала. – Пожалуйста, Анна… если хочешь приходить сюда одна – пожалуйста. Но твоя сестра… не тогда, когда я здесь. Изгнать её или запретить ей нас ранить не в моей власти. Я могу только просить тебя, чтобы ты её сюда не водила.

Анна задумчиво рисовала пальцем в пыли. Получались какие-то бессмысленные иероглифы, скручивающиеся, переплетающиеся друг с другом много десятков раз.

– Хочешь сказать, – промолвила она, – Ира слишком хорошая, да?

Землерой не ответил – лишь горестный кивок послужил подтверждением.

– А я, раз ты можешь со мной общаться и дружить… я, получается, плохая?

– Нет. Просто ты не настолько хорошая, вот и всё.

– «Не настолько хорошая» – это значит «плохая», – Анна была неумолима, – ведь верно я говорю?

– Неверно. В каждом есть и дурное, и доброе, а поровну или нет – уже сам человек решает. Этим вы и лучше всех нас, духов, – промолвил Землерой, – мы навсегда прокляты, и до конца времён нет и не будет нам ни пощады, ни прощения.

– Но почему? – взвизгнула Анна. – Почему ты о себе так… почему… ведь ты же родился человеком?

– Полвека с лишком прошло с тех пор, как был я человеком, – прошелестел Землерой, – и о тех временах, когда был я, как ты, почти ничего я и не помню, а ведь было мне, когда мать моя в воду со мной прыгнула… это я помню… было мне тогда ровно шесть лет.