– О, спросила… – протянул дед почти что мечтательно. – Если б был я писателем, сколько историй вышло бы у меня из-под пера… да все правдивые, не эти ваши нынешние сказочки, где всё не так, как в жизни бывает. Жизнь уж всяко поинтереснее этих ваших вывертов да свистоплясок с бубнами, но молодёжи… молодёжи всегда подавай чего поярче, погромче, позвончее… и мы такого же желали, когда были вашего возраста. Девчонки, мальчишки, юноши да девушки… и взрослые в лес ходили, ведь как же не гульнуть после тяжких трудов? Давным-давно у нас здесь село было, я же тебе уже сказывал, и мы в селе работали, как волы не пашут. Особенно лето и весна были пора тяжкая: там сеять, тут – полоть, там – поливать, удобрять, не знаешь, как и до сбора урожая дожить. А в конце лета, когда уже начинают поля убирать, ох как разгуливается сердце! Зима пусть пора тяжёлая, грустная, да всё не такая хлопотная, как тёплые времена. Сидишь себе, всё оборудование чинишь, варенье банками открываешь – не надо бежать спозаранку на поле и потом весь день спины не разгибать. Для нас августовское веселье – самая та пора была. Мы к ней загодя готовились, готовились, по минуточке урывая: девки костюмы шили, парни за девками бегали, чтоб танцевать с кем было. А уж если девка ему и костюм соглашалась справить, так большего счастья не было для парня. Но многим из нас, вот как и мне, к примеру, одёжку сёстры да матери шили. У меня сестра была, Климка полуслепая, не знаешь ты её, да и отец твой не знает: умерла она рано, болезнь подхватила, – так Климка была золотая мастерица, все её нахваливали. На полях она не работала, слаба была, но почти всех у нас на селе она обшивала, а тогда, когда я молодым был, и село большое было, не то, что нынче, хоть и городом зовётся. Каждое лето мы гулять в середине августа выбирались, на весь год запоминали. Костры раскладывали, жгли от полудня до самой полночи, и костры эти далеко видно было, до самого неба они доходили, ласкали его, подсвечивали, и казалось, что огненные олени под самыми тучами куда-то несутся! Складывали мы около этих костров брёвна, и на них самые талантливые, кому бог музыкальный инструмент со слухом послал, тарабанили кто что горазд. Сейчас думаю: ой и бесовскую какофонию мы разводили! – а тогда думали, мы как оркестр всамделишный играем, и сердце от счастья из груди рвалось…
Дед ненадолго примолк. Отложив оголённый прут в сторону, он подпёр голову рукой и промолвил:
– Вот это были времена. Как старый становишься, всё, что в молодости было, радостным и прекрасным кажется. Да только на всю жизнь я один случай запомнил, какой у нас все старики и доныне помнят: у нас парнишка в дерево обратился.
– В дерево?! – ахнула Анна и даже подскочила на месте. – Да разве же такое бывает?
– Нам вот тоже не поверили, – вздохнул дед, – понагнали милицию, они по лесу с собаками бегали, проверяли каждый куст, каждого, кто на том празднике веселился, и всё село на уши поставили. Мне тогда четырнадцать лет было, и ходил на праздник я с братьями: одному двадцать, другому двадцать один было, и вот их таскали за уши, всё не оставляли в покое, мол, сознавайся, не ты ли убил Свистуна и тело его спрятал, не видал ли, как кто его убил, или, может, помогал ты в этом? Или жертвой был тоже, да сбежал? – старик ненадолго умолк. – Не нашли никого все эти следователи да сыщики, и немудрено оно. Нет тела – и дела нет, как говорится. Как они тело отыскали бы, если и не было никакого тела, если не убивал никто Свистуна, не похищал, не прятал? У нас на глазах обратился он в крепкое дерево, и после того мы четыре года в лесу не гудели.
– А кто его… так? За что? – шёпотом спросила Анна, хоть и без слов дедушки она знала ответ.
– Помнишь, ты мне о духах рассказывала? Ты ещё в начальную школу ходила? – поинтересовался дед, и Анна кивнула.
– Конечно, помню! Это давно было, но у меня с памятью всё в порядке!
– Оно и хорошо, – усмехнулся дедушка и почесал в затылке. – Ну так и я в них верю, и не только из-за бабки Марии, а и из-за Свистуна, что, считай, у нас с братьями на глазах в дерево обратился. А кто б это сделать смог, если не сила нечистая? У кого ещё на такое хватит ума и безжалостности? Хоть и Свистун, скажу я честно, крепко провинился.