Хрустальный мальчик

Мы того парня отговаривали, да напрасно. Не местный он был, да вообще не деревенский: из города примчался, напичкали его там от пят до темени всякими россказнями, мол, даже то, что собственными глазами видишь, не всегда правда. И он лишь посмеялся над нами, колхозом обозвал и пошёл прямёхонько на ту полянку. Как он потом нам сказывал, долго не поддавался наш Свистун. Раз за разом входило лезвие в ствол, сок брызгал во все стороны, щепки летели – да стояло дерево, потому что жить хотело! И, когда он вернулся из лесу, это несчастное брёвнышко гладко оструганное за собой по земле волоча, видели мы все на коре прозрачные белые следы – слёзы то были, чистейшие слёзы… немые и отчаянные.

Анна неловко сплетала и расплетала пальцы.

– Ох, навалились мы на него тогда всем скопом, – продолжил дед, – повалили мы его на землю да били, что сил было. Не знаю, как он и ушёл от нас, озверевших да обезумевших. Он до самого своего дома бежал, не оборачивался, внутри заперся, а ночью тихонечко уехал к себе в город обратно, да больше не видали мы его и не слыхали о нём ни словечка. Дерево так и осталось на поляне лежать – гладко оструганное брёвнышко со следами слёз.

Мы долго кругом него стояли, понять не могли, что нам теперь делать. Наконец, решились и пошли на самое мерзкое в мире дело – на могилу к родителям Свистуна полезли, чтоб с ними его положить, как они бы хотели и как он бы хотел. Мы его неглубоко закопали, не осмелились могилу по всем правилам рыть: да и ведь дерево же, так вгрызаться в почву, как с гробом, не надо. Постояли мы над его холмиком, попрощались с ним да с кладбища потихоньку и улепетнули. Если б сторож нас заметил – крепко бы нам досталось!

Дед медленно обернулся к Анне, и вдруг опустилась на её плечо его тяжёлая сильная рука.

– Слушай меня хорошенько да запоминай, – сказал он, – я тебе уже сказывал, что в лесу нашем кого только ни водится, что ни происходит чудного и непонятного. Особливо на праздниках нечистые любят пошалить; уж озорные они, ничего с ними не поделаешь! И ты, Анна, обещай, что, ежели пойдёшь, выпячиваться не станешь. У нас в лесу и в дерево, как Свистун, можно превратиться, и с ума спятить, как та работница, которой он глазки всё строил, бедолага… У нас в лесу ушки всегда должны быть на макушке… и пояса, что ни случилось бы, нельзя снимать.

– Я знаю, – легко согласилась Анна, – ты уж не бойся, я не пропаду, дедушка.

Волчонок

Как ни противился дед, как ни ворчала тётка, как ни беспокоился отец и ни заливалась истеричными слезами мать, а всё же пришла Анна к самому началу безумного летнего гулянья, когда ещё даже ничего не было готово и солнце высоко стояло над землёй.

Анна долго раздумывала, что ей такого можно надеть, чтобы среди местных девчонок выделиться, но всю голову сломала, да так ни к чему и не пришла. Явилась она на торжество в короткой уже совсем голубой юбчонке, пёстрая, как диковинный попугайчик, и в старой пластмассовой маске с прорезями для глаз и с треугольными ушками. Маску Анна кропотливо доводила до ума, сидела над нею часами, пока ещё было светло, и тоненькой кисточкой клала филигранные тонкие мазки, штришки, и поверх них более толстыми кистями накладывала слои красок: один, второй, третий… – пока маска не ожила и не засветилась, как морда кошки из мифов.

Когда Анна пришла на опушку любимого леса, с клубком Землероя в кармане, но подпоясанная, уже целый людской лагерь раскинулся перед её глазами.

Люди были разряжены в пух и прах, как только могут разряжаться деревенские щеголи. Все они оделись или хотя бы постарались одеться в вещи старинные, которые не носили больше: в длинные царские кафтаны, в летящие разноцветные юбки, повязали алые широкие кушаки. Женщины разрумянились поверх белил, дети топали каблуками крошечных сапожек с загнутыми носами, девушки трясли косами: кто – своими, кому не повезло – накладными; парни уже вовсю боролись за внимание красавиц.

Анна задумчиво шагала между рядами горожан. Мало кого из них она хорошо знала, а теперь, когда все так нарядились, они и вовсе стали неузнаваемы, точно маски надели. Придерживая свою кошачью маску, Анна аккуратно кралась к сердцу леса. Нельзя ей сегодня было видеться с Землероем: опасно, – и нельзя было ей идти к дереву: вдруг кто увидит? Хоть и не было у неё здесь друзей и даже близких знакомых, она не могла оставаться долее в душном загадочном сарайчике – то была мужская территория.

Лес Землероя был не только его лесом, но и лесом всех бесчисленных духов, начиная от Госпожи Дароносицы и самым плюгавеньким мелким духом оканчивая, и всё-таки для Анны этот лес был приятнее и теплее родного дома и всего, что окружало этот дом.