Хрустальный мальчик

– Мы, если в прятки играем или в догонялки, всегда об этом только и думаем. А ну как друга с духом спутаешь? Неловко получиться может, да и опасно тоже, духи себе на уме: сегодня приголубит, завтра такое подкинет, что насилу из лесу выберешься! Есть у нас игра одна такая: бежишь, прячешься, а кто-нибудь из нас тебя вслепую ищет, и если найдёт, то обязательно ощупывает, есть ли пояс? А коль найдёт, то пояс сдёрнет, на себя повязывает и от тебя бежит со всех ног, да глаза открывает. А ты бежишь и свой пояс вернуть стараешься, не вернула – сидеть тебе картошкой в кругу, и, когда мы мяч бросать станем, ловить его, как поймала – тебе пояс возвращают, да ты смотри, свой пояс не упусти: мы все ими меняться начнём, и тебе свой узнать надо будет. Мы-то свои давно выучили, с завязанными глазами угадаем, а тебе посложнее придётся.

Анна оттопырила губу.

– Вот уж неправда!

И уверенно встала в круг. В центре возвышался, скрестив на груди руки, Сверчок. Бледноватым он выглядел, и руки у него, как Анна видела, чуть-чуть дрожали, пока он крутился, тяжело переваливаясь с одной лапищи на другую, и бормотал несуразную считалку себе под нос. Анна вздрогнула, как угадала первые слова, а за первыми словами уцепились и вторые, и вот уже она расслышала всё – ведь слышала раньше, когда они с Землероем у его священного дерева играли.

– Раз, два, три, четыре, пять

Много я хочу узнать,

Шесть, семь, восемь, девять

Кому сердце мне доверить?

Десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать

С сердцем холодным нельзя не считаться

Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать

Людям положено глупо влюбляться

Восемнадцать, девятнадцать, потом ещё двадцать

Хотел бы я в сердце ко смертной прокрасться,

Двадцать один, двадцать два, двадцать три:

Добром то не кончится, парень, беги!

И Анна кинулась, дороги на разбирая, не глядя даже, куда бежит, не успел Сверчок развернуться совсем, не успели и другие стронуться с места. Столкнулась она с рыжей знакомой своей, нечаянно боднула лбом в лоб и тут же отскочила. Рыжая девочка чуть слышно охнула, крутнула головой и в кустах скрылась, нырнула в них, что рыба в воду – только её и видели.

Анна остановилась. Деревья, которые она столько раз видела, теперь были чужими великанами, упирающимися бестолковыми гордыми головами в небо, и ей негде было спрятаться: везде увидели бы. Ребята исчезали один за другим: кто в кустах, кто на ветки вспрыгивал, кто на коленках заползал в траву у самой кромки пятачка и к земле прижимался.

Анна ещё раз огляделась. Сверчок уже повернулся и резво зашагал вперёд с вытянутыми руками. Хоть и были закрыты собственным широким поясом его глаза, казалось, будто он видит, куда ему идти, кого ему ловить. Анну словно кипятком обожгло.

Повернувшись, она запнулась о собственную ногу и колобком укатилась в траву, за одно из могучих древних деревьев. Свежий, резкий запах забился ей в ноздри. Анна носом уткнулась в почву, хоть и ползали по ней десятки муравьишек, медленно выдохнула, чтобы ни в коем случае не услышали её. С ужасом смотрела она перед собой, да не решалась сдвинуться хоть немножко: боялась шумом внимание к себе привлечь, хоть внимание и без неё привлекалось – тем самым алым поясом, что она небрежно на талии завязала и что за низкий сучок предательски зацепился, размотавшись.

Анна прикусила губу и для храбрости глубоко вздохнула. Приподнялась она, медленно двинулась к суку, готовая за пояс схватиться…

И тут на плечо и на талию ей вдруг улеглась чья-то рука.

Анна слабо пискнула. Сильная рука прижала её к земле и надавила сильнее: видимо, тот, кто сзади был, всем телом на неё налегал. Анна беспомощно завозилась из стороны в сторону: хотела бы она крикнуть, но челюсти не разжимались, словно что-то свело их.

– Это я, – прошептал ей на ухо спокойный голос, и от сердца у Анны отлегло. Она прекратила бешено биться и возиться в траве, и стало тихо, совсем тихо: только слышно, как бродит из стороны в сторону Сверчок и вслепую ищет товарищей.

– Землерой! – ахнула Анна. – Ты чего меня так пугаешь?

– Не пугаю я тебя, – степенно ответствовал он, – я посмотреть пришёл. Когда взрослые беснуются в лесу, редко отраду чувствуешь, когда на них смотришь. Они мусорят, они костры огромные жгут, да зачастую без ума, они ещё и пьют, а потом в лесу такая вонь стоит, что, был бы я человек, наверное, я б умер.

– Тише! – приструнила его Анна. – Не то меня найдут!

– Не найдут, пока я тут, – отрезал он. – А я отсюда долго могу не уходить: я своё в нашу подготовку внёс, после полуночи и праздновать станем. Вот как полночь начнёт приближаться, пора мне будет.

– А меня ты с собой не возьмёшь?

– И не мечтай! – шепнул Землерой. – Нельзя это, говорил ведь уже…

– Но…

– И не нокай, запрещено, всё сказал, – пробурчал он, – зря я тебе о своих праздниках проболтался, но ведь похвастаться хотелось, не удержался…

Анна осторожно перевернулась на живот. Сандалии Сверчка, из которых выглядывали огромные большие пальцы, расхаживали у кустов, где спряталась рыжая девочка.