Хрустальный мальчик

Мужчины сваливали в кучу хрустящий хворост, чиркали спичками и звякали зажигалками. Один за другим возводились гигантские костры, которым полагалось гореть всю ночь до рассвета, и к небу взвивались первые вестники грядущего праздника – сизо-серые колечки вёрткого дыма. Женщины торопливо расстилали по земле куски ткани и вываливали из ниоткуда всякую снедь: от салатов и фруктов до мяса, которое они тут же, устроившись в летней пыли, принимались готовить. Дети забегали туда-сюда, смеясь и падая, кто-то достал мяч и бросил его в небо, да только проткнули мяч острые края древесных веток, и забава оборвалась, не начавшись.

Кругом костров важно расселись музыканты. Долго они переговаривались между собой, бурчали и шутили, а потом прикусили свои полудохлые сигареты да тонкие трубки, зажали их в зубах, раскурили и взяли за инструменты. Дрожащие нескладные звуки полились в воздух над поляной, и стало совсем душно. Никто ещё не пускался в пляс: парни и девушки деловито бродили из стороны в сторону, собирали всё, что могло нечаянно кого-нибудь поранить: мусор они складывали в отдельный пакет, а хворост и ветки с острыми краями швыряли в костёр, подкармливая и укрепляя его. То тут, то там мелькали цветастые одежды, слышался бесконечный говор, и всё это кружение и неугомонная тяга к веселью погружали в полусон, загадочную дрёму, как в сказке.

Анна тихонько присела на бревно и подпёрла голову руками. Много тут было людей, и она насилу слышала щебет птиц да топот зверей в чащобе. Все они прятались, покорно уступая людям одну ночь, одну яркую и безумную ночь, что кажется бесконечной, в своей вотчине. Анна потеребила уголок пояса. Чуть дёрнулись было её пальцы, но тут же всплыло перед глазами у неё суровое лицо деда, и его обеспокоенный голос надтреснутым шёпотом приказал ей: «Ни за что на лесных праздниках пояса не снимай!»

Анна отвела руку и насупилась. Долго смотрела она в жёлтую стену сплошного тумана, и ничего-то, кроме водоворота цветов и улыбок, она не видела. Слишком ей тут было тесно, и даже воздуха в лёгких не осталось, потому что всё заполнила жаркая сухость.

Над головой у Анны медленно кто-то руки перекрестил – и она голову подняла.

– Чего сидишь? – задорно вопросила у неё рыжая девчонка. Большущие глаза её, неестественно голубые, очень уж часто и назойливо моргали. – Грустная на праздник пришла!

– Да тебе какое дело? – удивилась Анна. – Я тут по своему делу пришла, по своему делу и сижу, а что за дело и почему сижу, тебя, наверное, касаться не должно.

Девица собрала в складки свой пёстрый сарафанчишко, выгоревший на солнце, воняющий нафталином, и присела рядом с Анной на бревно. Само солнце ей, казалось, улыбалось и золотило копны её волос непокорных.

– Ну, касаться не должно, но я ведь спрашиваю, – непосредственно заявила она, – спрашиваю, потому что интересно мне, потому что я б с тобой от всей души поболтала, если бы только ты такой букой не была.

– Да я не бука, – обозлилась Анна, – глупая, с чего вообще ты взяла, что я бука?

– Ну, ты же куксишься, – спокойно объяснила девчонка и руками развела. – Хочешь, мы тебя в свою игру возьмём?

Анна прищурилась и чуть дальше по бревну отползла. Пёстрый девчачий сарафанчишко туго перетягивал алый кушак.

– Что ещё за игра такая? – пробубнила она.

Анна чуть-чуть подумала, посомневалась ещё – для виду, – а потом, протянув руку, крепко схватила рыжую девчонку за тёплые пальцы и поднялась с бревна.

На крошечном пятачке вытоптанной земли их поджидало не то девять, не то десять ребят, всем примерно от восьми до тринадцати лет. От обилия красного, белого, жёлтого на их лёгкой старинной одежде у Анны рябило в глазах. Дети бродили по краю пятачка, смеялись, перебрасывались тугим кожаным мячом, а несколько старших девочек, взявшись за руки, водили маленький хоровод, и пара мальчишек с зловещим гоготом швырялась в них комочками земли и хлопала в ладоши.

Рыжая девочка потопала, погудела, как паровоз, носом, и несколько заинтересованных лиц обернулось к ней. Младшие дети походили на каких-то сказочных существ: были у них перемазанные в оранжевой и красной краске мордашки, и кто-то даже подвёл себе пылью усы и под глазами пятна нарисовал. Рыжая девочка ненавязчиво вытолкнула Анну вперёд, положила руку ей на плечо, как будто под опеку брала, и начальственным голосом заявила:

– Вот, она со мной пришла и со всеми тоже играть будет.

Один из мальчиков, что швырялись землёй в старших девочек, встал и приблизился. Из всех собравшихся он был самый высокий и самый худой, рубашка на нём как мешок висела. Сморщив длинный нос, он совсем близко к Анне подошёл; так, что их руки столкнулись и она на шаг назад несмело отступила, и пренебрежительным тоном спросил:

– А кто она вообще такая?

Он на Анну даже не глядел, всё на рыжую, что её привела, щурился, и пыхтел он так, словно давила ему сейчас на плечи невидимая тяжкая ноша.

Анна возмутилась. Вырываясь из-под тёплой, твёрдой, опекающей руки рыжей знакомой, она всё-таки сделала шаг вперёд и врезалась носом в грудь мальчишки.