Хрустальный мальчик

– Не умею я жить в своём мире, Землерой, – печально сказала Анна, – вот с тобой умею, а когда одна – нет. Знаешь, я как тебя встретила, у меня сразу всё-всё поменялось. Я, когда тебя не знала, с мальчишками и с девчонками дружила, и в команде какой-то детской играла, за мячиками бегала. Вот весело нам было! Мы и на маты падали, душили друг друга, смеялись, смеялись, ни о чём не думали… и легко мне с ними было – не то, что с тобой поначалу!

Землерой слегка дёрнулся, напряжённо вытягивая шею. Анна отвела от него взор и продолжила тихим голосом:

– А потом мы с тобой познакомились. И как-то… ушли краски из того мира, который я видела без тебя. Ну что мне до этих высоток, до этих машин, заводов, экранов и мониторов? Совсем никакого дела не было, и были они серые, унылые, одинаковые… Я думала, что заболела, даже маме с папой жаловалась, мы по врачам ходили, они меня осматривали: и горло, и глаза, и уши, и расспрашивали меня часами, и тесты я всякие проходила, отвечала на вопросы, которые нормальный человек и в жизни-то не удумает задать другому… и вот потом, когда меня по всем врачам, по каким можно было, пару кругов прогнали, мне и говорят: здоровая. И маме с папой тоже: здоровый ваш ребёнок, только унылый. Вы попробуйте его поразвлекайте: пусть больше людей видит, и тогда всё пройдёт.

Зашуршала вкрадчиво трава: Землерой медленно подполз к ней на две ладони ближе и остановился. Неотрывно и печально смотрел он на неё.

– И стали меня в кружки всякие записывать, в секции, и меня не спрашивали, хочу я этого или нет, – сказала Анна. – Я много новых людей повидала, это правда, и многому научили они меня, но они были… серые и плоские. Вот что странно, – она подняла руку, слегка удивлённо осматривая её в солнечных лучах, – мама и папа, и дедушка, и Машка-коровка, и Ира с матерью – вот они мне ни плоскими, ни серыми не кажутся, хотя я и не думаю, что я их всех люблю. И ребята, с которыми я на празднике летнем познакомилась – они тоже были и цветные, и объёмные, и не казались они мне актёрами, которых заставили играть роль, что для них не подходит. Я себя долго спрашивала, почему же так, – Анна уронила руку в траву. Взгляд её так и примёрз к собственной раскрытой ладони. – Думала, это со мной непорядок. Это я какая-то неправильная и сама виновата в том, что у меня такое происходит. Даже плакала в подушку порой – это чтобы мама с папой не заметили и не начали из-за меня ругаться. А они ведь ругались, да и ещё как ругались, из-за меня скандалы устраивали, Землерой! И я бы даже не против была, что они хоть как-то общаются, если бы они всё время не грозились уйти один от другого и не делили меня, как игрушку какую-то. Они начинали ругаться, когда думали, что я сплю, и я правда частенько спала в это время, но ведь голоса у них громкие, там и мёртвый проснулся бы… И я слышала, как винят они себя в том, что я не такая, неправильная какая-то. Мама всё время глотку надсаживала, мол, папа только о Маше-коровке думает и ни о ком больше, а Маша-коровка ей уже поперёк горла стоит, как-нибудь не выдержит она и прогонит Машу-коровку, пусть выживает как знает, взрослая уже. Я даже представить боюсь, каково Маше было такое слушать! – Анна закрыла лицо руками и ткнулась в колени носом. – А я ещё смеялась над тем, что она такая глупая да тихая, а она просто нос высунуть боялась, потому что маме каждый вздох Машин был не по нутру, в особенности – когда все думали, что я болею.

Я и боялась об этом говорить. Когда меня снова к врачам повели, сказала я, что всё хорошо, что жизнь у меня наладилась. А ничего у меня не наладилось, и все городские по-прежнему были серые и плоские, и друзей у меня больше не было, и подруг тоже никаких. Только что и ходила в школу, чтобы учиться. Я одноклассников-то по именам до прошлого года не знала, когда нас всех на экскурсию повезли и нам пришлось час сидеть друг с другом у костерка. И я часто не могла уснуть ночью: смотрела в потолок и спрашивала себя, отчего же я никак не могу увидеть мир прежним нигде, кроме этого городка. Я так лет пять мучилась, не понимала ничего…

Анна втянула воздух сквозь зубы и вдруг подалась Землерою навстречу. Она взяла его лицо в ладони, впутав пальцы в волосы, и уверенно сказала:

– Я так мучилась, а теперь поняла, что мир мне не кажется чужим здесь, потому что ты рядом.

Землерой шевельнулся. Анна ждала, что он попробует вырваться, но Землерой лишь придвинулся ближе и тоже положил руку ей на голову. Странное тепло: убаюкивающее и мягкое – исходило от его пальцев. Анна блаженно прикрыла глаза.