Худородные

— Иду это я домой после экзамена, смотрю, передо мной идет Черемухин. Я его догнал, он идет и плачет. О чем это, говорю. Да вот, говорит, едва иду, бурсаки избили. За что, мол, они тебя? Да просили у меня на полштофа, а денег у меня не было, они и прижали меня в классе. Квартирных в классе никого не было, все бросились билеты получать, на свободе-то они ссочили его, да и расправились по-своему. Так я от него и не слыхал ничего больше. Отколотили — отколотили, не в первый, не в последний, думал, раз, не привыкать стать нашему брату к этому делу. Только слышу, через несколько дней Черемухин умер. Как так? А дело вышло вот как. Пришел он домой-то, да и слег в постель, да и не вставал больше. Отец с матерью расспрашивать пустились, что с тобой, да не бил ли тебя кто. Заперся парень, никто, говорит, меня не бил. а просто, говорит, я простудился. Позвали доктора. Посмотрел доктор Черемухина, а у него на спине штука с кулак всплыла. Это, говорит, что? А Черемухин уже лежит без памяти. Отец с матерью ничего не знают. Доктор посмотрел-посмотрел, да и спрашивает, не бил ли его кто? Никто ничего не знает. Так это дело и замялось совсем было. Да уж перед самой смертью, в бреду, Черемухин все и выболтал. Мечется, стонет, плачет. Отец с матерью стоят да плачут, чего поделаешь. А он плачет, кричит: не бейте, кричит, не бейте меня... Все фамилии рассказал, а отец с матерью взяли, да и записали все на бумажку. Сейчас, после смерти, отец к смотрителю, так и так. Начали искать, шестерых нашли, да что с ними поделаешь, главные зачинщики все-таки остались.

Шестерых бурсаков по этому делу исключили.

— Я одного человека убил на своем веку,— говорил после под пьяную руку один из исключенных.

Время шло.

Солнце повернулось на весну, запели птицы, побежала вода с крыш. Весна идет, весна идет, и здоровье, и силу, и счастье несет за собой. Пусть отдохнут люди от зимней спячки, пусть подышат свежим воздухом, пусть хоть маленько полюбуются на мир божий, он, говорят, очень пре-красен...Дохнуло весной и на учеников духовного уездного училища. Еще чернее показались им стены их квартир.

душно сделалось им в комнате, захотелось на волю, на зеленый луг, в лес, куда-нибудь к светлой речке, где можно разложить огонь до самых небес, печь в золе картофель, скакать и кувыркаться, петь и кричать. Самый прилежный глаз самого прилежного зубрилы не так дерзко останавливался в это время на странице учебника, буквы сливались, слова перепрыгивали с одной строчки на другую, строчки переплетались между собой. Часто страница оставалась раскрытой гораздо дольше, чем бы это следовало по правилам искусства; еще менее сообразно было с правилами искусства, когда надоевшая книга, шелестя листами, летела в угол. Невольно притягивает к себе глаза соседняя береза, залитая зеленью, не было возможности оторвать глаз от ее зеленой вершины, а мысли уходили все дальше и дальше, за пределы, позволенные начальством.

Вечер. Солнце садится за соседний сад. Кончились занятные часы. Питомцы Татьяны Ивановны бросают книги и бегут на широкий двор. Начинается игра в мяч, чехарду.

На крылечке сидят трое: Петрович, Благовещенский и Ваня Миролюбов, мальчик лет девяти. Петрович играет с Миролюбовым в городки, а Благовещенский смотрит на игроков. Игра состоит в том, что берут пять небольших гладких камешков, которые бросают известным образом и ловят. Проигравший подставляет руку победителю, который щиплет подставленную руку, дерет ее ногтями, бьет кулаком. Петрович обыгрывает Миролюбова, а Благовещенский исполняет роль палача. Вот в последний раз взлетел камень на воздух, Петрович подставил широкую ладонь, и камень исчез в ней. Скверная улыбка заиграла на губах Петровича.

— Ну-ка ты, Миролюбов, делай.

Миролюбов бросает вверх камни, но его маленькая рука не успевает собрать их во время полета, и они летят в разные стороны. Петрович хохочет, отклонившись всем туловищем назад. Игра кончилась, Миролюбов проиграл.

— Благовещенский, задай ему расчет,— говорит Петрович, потирая руки.

Миролюбов протягивает руку на доску. Благовещенский высоко подбрасывает камень и, пока тот летит вверх и обратно, успевает больно щипнуть подставленную руку. От нескольких десятков таких щипков рука припухает и начинает покрываться синяками. С каждым щипком появляются багровые пятна. По лицу Миролюбова пробегает нервная дрожь, но он еще терпит. Благовещенский серьезно выполняет свою обязанность, Петрович судорожно хохочет.

— Ну, Благовещенский, теперь коготками...

Благовещенский бросает камень в воздух и всей пятерней дерет кожу с подставленной руки своими большими ногтями, нарочно отрощенными для этого случая. На руке появляются продольные борозды, из них сочится кровь. Камень подымается и падает, маленькая рука покрывается кровью, губы сводит в судорожную улыбку. Но нет больше терпения, Миролюбов плачет. Благовещенский разгорается справедливым негодованием и в ответ посылает звонкую пощёчину.

— О чем ты расхныкался, свинья этакая, разве тебя кто заставляет играть?..

— Хорошенько его, Благовещенский, вишь, какая неженка.