Худородные

Был еще довольно оригинальный профессор, которого все называли Тессарой или Тессаракандой, что по-гречески значило сорок. Кто и почему дал профессору такое название, история умалчивает, но профессор существовал, существовало и прозвище. Тессара по наружности походил на тех чиновников, которые сначала желтеют над бумагами, потом зеленеют и, наконец, принимают какой-то желто-зеленый цвет лица. По характеру Тессара был воплощенной флегмон, говорил в нос, едва поворачивая языком и еще реже поворачивая головой. Говорили, что в семейной жизни и вообще в сношениях с людьми — это прекрасный человек. Те же семинаристы, которым приходилось иметь с ним дела, хвалили его. А за то в классе, на уроке, не было скучнее его особы. Одно то, какой зайдет в класс, производило неловкое впечатление. Притом профессор имел скверное обыкновение вызывать к столу, тогда как все другие спрашивали за партой, что не в пример было удобнее. Профессор никогда не вставал со своего кресла, случаи такого вставания были крайне редки, а вызывались обыкновенно какими-нибудь особенными обстоятельствами или необходимостью усмирить кого-нибудь, или когда члены профессора окончательно немели от неподвижного сидения. Свою апатию он нагонял и на весь класс, так что с его приходом всеми овладевала невыразимая тоска, но профессор продолжал свое дело, то есть из минуты в минуту продолжал тянуть из нас душу.

— Колосов, — прогнусит он, нагнувшись низко над тетрадками. — Переведите мне, что следует дальше.

Колосов перебирает то одну строчку, то другую: он не слушал, на чем окончил его предшественник. Тессара, как аллигатор, смотрит своими бесстрастными зеленоватыми глазами.

— Вы не слушали?

— Нет, я слушал.

— Так что же не читаете?

— У меня другого издания текст.

— Возьмите того, по которому вы слушали.

— Я по списанному.

— Ну, возьмите тетрадку.

Колосов идет за парты, кто-нибудь дает ему свою тетрадку и, между прочим, показывает, откуда нужно начинать.

— Не так, — слышится опять невообразимо сухой и какой-то деревянный голос профессора. Колосов поправляется.

— Не так, — невозмутимо гнусит профессор. — Вторая поправка.

— Не так.

Колосов встает в тупик, потому что переводил на все возможные способы и дальше пикнуть не знает.

— Не так, — невозмутимо смотрит на него профессор. Еще отчаянная попытка со стороны Колосова.

— Не так. — Колосов переминается, он, видимо, посылает все и всех к семи чертям.

— Вы не знаете.

— Знаю.

— Худо! — и профессор начинает ставить единицу в свою нотату.

У Тессары было обыкновение доводить некоторых из своих слушателей до того, что они, наконец, выучивали спряжения, склонения и греческие слова, которые считали своей обязанностью позабыть с переходом в семинарию. Таких результатов профессор достигал обыкновенно невообразимым постоянством спрашивания и наказы-вания.

— Я вас буду спрашивать каждый класс, — скажет он кому-нибудь, и скорее небо перевернется, чем он не вызовет к своему столу. А то:

— Пока не выучите спряжений, стойте на ногах за партами.

Были охотники стоять за партами по целым неделям, но каждый класс греческого языка продолжался час, а классов было в неделю пять, то такое стояние самых терпеливых выводило из себя, и греческие спряжения со скрежетом зубовным заучивались-таки.

— Хорошо,— улыбался профессор, принимая плоды самых героических усилий воли и мысли.

За обманы тоже очень сильно доставалось от профессора. Так, однажды кто-то сказал ему после какого-то отпуска, что не знает урока.

— Это почему?

— Вчера приехал.

Профессор удовлетворился этим ответом и ничего не поставил в нотату, но от инспектора он узнал каким-то образом, что его провели. Не говоря ни слова, он изо дня в день постоянно спрашивал недавно приехавшего. Когда он вызывал, то по классу разносился глухой

шепот:

— Вчера приехал! Вчера приехал!

— Что такое? — подняв очки, поводил носом профессор.

— Вчера приехал.

— Слышите, что говорят, будто вы вчера приехали,— и губы профессора складывались в такую улыбку, точно его сейчас повысили.

Тессара был помощником инспектора и приезжал иногда на квартиры, где наблюдал за порядком. Если находил табак, то иногда брал его с собой и отдавал своему кучеру. Если нападал на следы пьянства, то доносил высшему начальству только в крайнем случае, обыкновенно смотрел на такие вещи довольно снисходительно, так что пропускал многое сквозь пальцы. За это свойство Тессару семинаристы уважали, хотя за классные свойства его души не особенно; но ко всему на свете можно говорят, привыкнуть, так и к классам греческого языка, как они ни были тошнотворны, помаленьку как будто привыкли все.

6 глава

Жизнь в нашей квартире текла своим чередом. Утром вставали в семь часов, в классе сидели до двух, обедали в три, после обеда каждый брался за свое дело. Я и Иван что-нибудь читали, потому что у нас был билет из Публичной библиотеки, или спорили от нечего делать. Миша немилосердно стучал в своей комнате молотом или передвигал станки; Сенька вел диспуты с Лукой или же отправлялся по старой памяти в огород ловить птичек, как во время оно с Захаром.