Худородные

— А... это тараканья-то сила, что три года у моря сидела да погоды ждала.

— Кутьехлеб!..— улыбался Лука, протягивая свои объятия к Сеньке.

— Комаров-то, Еруслан, нет здесь, силы мои не с кем тебе померять...— подзадоривал Сенька.

— Иди-ка, я тебе поразомну косточки...

— Изволь... О дружба, это ты...— охватывал Сенька здоровенную шею Луки, стараясь стянуть его с ящика.

— А докажи ты мне, почему дважды два четыре, а не пять, и единожды один — один, а не два. Докажи! — брал Иван на абордаж кого-то из математиков.

— Ээ, Пал Петрович, пирог-то поспел...— гнул Лука Сеньку калачом.— Доволен ли, сердешный...

Иван совсем опьянел, брови сдвинулись, лицо смертельно-бледно. Поспелов еще предлагал пропустить одну. Иван не согласился, а Поспелов выпивал, на него вино почему-то не действовало, кроме разве того, что он с каждой минутой краснел все более и более.

— Вот ты, Иван, пьян...— говорил сам с собой Иван, закрыв глаза.

— То есть маленько выпил...— вставляет Поспелов, закусывая жареной картофелью.

— Напился ты, Иван, как сукин сын, как сапожник,— продолжал Иван корить себя.

— Совсем не как сапожник...— улыбался Поспелов, подсаживаясь к Ивану побеседовать.

— Ну и доволен, значит... доволен...

— Известно, доволен, потому пити — веселие Руси.

— Не может без того быти...

— Знаешь, Иван: и пити вмерти, и не пити вмерти, так уж лучше и пити, и вмерти...

— Как сапожник нарезался, а! каково? — удивлялся Иван.— Как стелька, до положения риз, а сознание не потерял, все чувствую и понимаю, только в лучшем виде, да! Просветлел, значит.

Я тоже не отставал от других и пил кабацкий ром, который нестерпимо жег мои внутренности. В голове шумело, я подошел к зеркалу и посмотрел. Глаза навыкате, веки покраснели, лицо припухло, глаза блестят лихорадочным светом,— да я пьян, не хуже Ивана, но еще в полном сознании.

— Иван,— подсаживаюсь я к Ивану,— вот мы с тобой, значит, на линию попали, еле можаху...

Иван только рукой махнул.

— Утешься, Иван, англичане пьют горше нашего, только никому не сказывают. Наверно, твой Смайльс не упускал случая хватить на душу.

— Уйди ты от меня со Смайльсом...

Чем ближе подвигалось время к святкам, тем больше пьянство охватывало нас, принимая какой-то бесшабашный характер. Пили утром, пили вечером, пили день, пили ночь. Словом, все шло в каком-то чаду. Только однажды, на другой день именин, мы чуть было не попали в руки начальству, которое не преминуло бы исключить нас за такой подвиг. Классов не было, мы встали с больными головами и не знали, куда деваться. Напившись чаю, мы болтали о чем-то между собой, сидя в небольшой комнате, смежной с комнатой Миши. Вдруг отворяется дверь, и нашим глазам представляется мешковатая фигура Тессары, заключенная в широкополую енотовую шубу.

— Что, господа, поделываете? —сонливо окинул нас глазами вошедший.

— Отдыхаем,— отвечал Иван, который всегда вел переговоры со всяким начальством, обладая особым талантом на этот случай.

— Отчего отдыхаете?

— Классы кончились.

— А...— протянул профессор, протирая очки, — а это что...— внезапно ткнул он на пустую бутылку, стоявшую на окне, как живое доказательство нашей недавней деятельности.

Мы переглянулись, физиономии вытянулись. Тессара испытующим оком рассматривал несчастную бутылку, переворачивая се перед светом, точно сроду в первый раз увидел бутылку.

— В ней было вино...— деревянным голосом заключил он, наводя на нас свои очки, за которыми виднелись не то желтые, не то зеленые небольшие глазки, окруженные желто-зеленой кожей, сложившейся в морщины, ни

дать, ни взять — аспид.

— Это...— запнулся Иван,— это вчера у хозяев были гости.

— В вашей комнате?

— Да, в нашей, они просили б этом.

— Наверно, были гости в большой комнате, как же

попала бутылка сюда-то?

— Гости были в большой, а вино разливали здесь, потому что стол в большой комнате был занят.

— А...— улыбнулся кислой улыбкой профессор,— понимаю, понимаю... хорошо, только чтобы впредь этого не

было.

— Мы больше не позволим хозяевам...— вставил Иван.

Тессара повернулся и хотел выйти, но его заинтересовал конверт с печатями, который держал в руках Сенька, не могший хорошенько очувствоваться.

— Позвольте полюбопытствовать...— прищурил глаза Тессара на конверт, который был отдан Сенькой беспрекословно.

— «Воспитаннику ...ской духовной семинарии. Николаю Бураеву»,—читал с расстановкой Тессара,— «со вложением пятидесяти рублей...» Гм... Это вы получили?

— Да, я.

— Вчера утром,— рассматривал Тессара почтовые знаки на конверте.

— Да, вчера.

— То-то ваши хозяева вздумали принимать гостей в ваших комнатах... Немудрено, только я вас, господа, еше раз предупреждаю, чтобы впредь ничего подобного не было.

Все молчали. Тессара вышел.

Мы с Иваном втянулись в пьянство, так что вино начало терять над нами свою прежнюю силу, и только один кабацкий ром валил с ног беспрекословно. Случалось, что мы выпивали по целой бутылке какой-нибудь наливки, а результатов никаких.

— Как сапожники...— размышлял Иван.

— Как англичане...— подсказывал я, на что Иван плевался каждый раз.