Хвала и слава. Том 1

Лакей провел Спыхалу через анфиладу комнат, где было очень мало мебели и ковров, в небольшую гостиную. Это была угловая комнатка, будуар княгини Анны, застланный шкурами белых медведей, обставленный приятной для глаза мебелью. На стенах висели портреты детей семьи Билинских. На письменном столике в углу Спыхала не без удовольствия увидал большую фотографию Алека в рамке красного дерева с золоченой княжеской короной. Слуга попросил его подождать.

В огромной вазе посреди стола из пестрого мрамора стояли пунцовые розы. Жалюзи были здесь все-таки подняты до половины, и сноп яркого света падал прямо на цветы. В комнате царил сильный, своеобразный запах темных роз.

Мария заставила себя ждать. Она вошла в белом пеньюаре крайне взволнованная и порывисто схватила Казимежа за руки.

Они уселись в маленькие кресла, как можно дальше от цветов, которые пахли слишком резко.

Билинская торопливо и довольно беспорядочно принялась рассказывать Спыхале историю смерти княгини Анны.

— Знаешь, Кази… Тут что-то кроется. Что-то таинственное, о чем мне умышленно не рассказывают или чего сами не знают…

— Кто сейчас в Палермо? — спросил Спыхала. — Кто тут есть?

— Графиня Казерта, двое ее сыновей и мадемуазель Потелиос. Граф уехал в Бельгию.

— А тело княгини?

— Тело княгини, забальзамированное, лежит в подземелье у капуцинов. Все приготовлено для погребения на родине.

— Но почему же тебе не сообщили о смерти?

— В самом деле, почему? Это совершенно непонятно. Тем более что, как говорил мне Станислав, старший сын Розы, мама очень хотела видеть меня перед смертью…

— Долго ли она болела?

— Да, долго. Говорят, что слабела постепенно… И никто даже не дал мне знать, что ей становится все хуже. Напротив, мадемуазель Потелиос постоянно убеждала меня в противоположном.

— Тут действительно что-то кроется. Ты говорила с Розой?

— Да, но без подробностей.

— Знаешь, я ничего не ел, придется, пожалуй, отправиться в город.

— Я позову Болеслава. Это старый слуга Розы, он что-нибудь придумает. — Мария позвонила.

Они перешли в столовую, просторную темную комнату, с серым мраморным полом. Тут царил такой сумрак, что Мария включила электричество. Дряхлый Болеслав, который, казалось, вот-вот развалится на части, охая, прислуживал у стола. Он принес хлеба, сыра, вина, великолепных фруктов и, наконец, подал чай. Мария с Казимежем беседовали о каких-то пустяках. Старый слуга остановился посреди комнаты и умиленно прислушивался к их словам.

— Приятно послушать польскую речь, — точно оправдываясь, сказал он.

Когда старик на минуту скрылся за дверцей буфета красного дерева, Мария объявила со вздохом:

— Самое главное, что исчезли все мамины драгоценности, и мадемуазель Потелиос говорит, что нигде не может их найти. Роза утверждает, что их не было при маме, а я помню, что она брала драгоценности с собой.

— Все драгоценности? — спросил Казимеж. — Много ли их было?

— Tu est fou, mon ami[68], — ахнула Билинская. — Это было основное богатство мамы. Единственно, что у нее сохранилось.

— Кроме этого, ничего не было? — осведомился советник, неумело очищая мандарин.

— Ну что там? Пустяки. Дом в Варшаве, земельный участок на Мокотове, именьице под Равой или Мщоновом, говорят, какие-то капиталы в Лондоне; le gros[69] осталось на Украине.

— Есть ли завещание?

— Не имею понятия.

— Это же очень важно. Если речь об Алеке…

В эту минуту вошел тот могучий лакей, который открыл дверь Спыхале, и доложил о прибытии какого-то незнакомого пожилого господина, который хочет повидаться с княгиней Билинской. Затем он подал Марии визитную карточку. Та взглянула на нее и молча, но с многозначительным взглядом передала Спыхале. Он прочел: Вацлав Шушкевич.

— Точно с неба упал, — сказала Мария.

Минуту спустя в столовой дворца графини Казерта появился маленький, пухлый, румяный человечек с таким видом, как будто бы только что вышел от «Лурса» или «Семадени». Он приложился к руке Билинской, разгладил усы и, довольно холодно поздоровавшись со Спыхалой, подсел к столу.

— Целую ручки, сударыня, — сказал он Билинской. — Мне кажется, мое присутствие будет здесь не лишним.

Он сидел с довольным и исполненным достоинства видом.

— Когда вы приехали, княгиня? — осведомился Шушкевич у Билинской. — не нуждаетесь ли в чем-нибудь?

— В настоящий момент только в советах, — сказал Спыхала.

— Можно ли видеть графиню? — спросил Шушкевич.

— Сейчас. — И Мария обратилась к Болеславу: — Попросите, пожалуйста, сеньору Розу.

Вошла высокая женщина в трауре, длиннолицая, с мясистым носом. Ее большие выпуклые голубые глаза вопросительно скользили по лицам присутствующих. Она не очень хорошо представляла себе, кто эти люди.

— Роза, — сказала Билинская, — это пан Шушкевич, доверенный мамы. Он только что приехал из Варшавы.

— В самом деле? — спросила графиня Казерта. — Вы, по всей вероятности, привезли мамино завещание?

Роза говорила по-польски с таким странным акцентом, что казалось, будто она изъяснялась на иностранном языке.