Кьяра

– Ну… я нарушила законы своей страны. Да. Но я не нарушила ни одного человеческого закона. Я не крала, не предавала, не обманывала. Я никого не убила.

Глаза мои наполнились слезами так стремительно, что я не смогла их остановить. Остров! Я убила целый остров!

Эрли обняла меня за плечи и сказала:

– Наш старший сын женился и живет теперь своим домом, а Санди с Марком могут снова поспать в одной комнате, все равно они целыми днями в море. Так что оставайтесь у нас, пока все не утрясется.

Она говорила так, будто точно знала, что именно должно было утрястись. Я помотала головой:

– Ничего не утрясется.

– Ну-ну, – ласково проворчала старуха. – Это сейчас тебе так кажется, милая. Ничего, все устроится со временем, уж поверь мне, я знаю. Это твоя сестренка? Или дочка?

– Сестра.

– Как ее зовут?

– Ньюке-Чоль.

Старуха покачала головой, не одобряя, видимо, такое странное имя, но Ньюке-Чоль радостно засмеялась:

– Чоль-чоль-чоль!

И все рассмеялись вслед за ней. Я не встречала еще ни одного человека, который бы не улыбнулся, услышав, как смеется моя сестра.

Мы остались у Гаррэтов. Такую фамилию носила эта семья, семья маячника Дика. Всем заправляла тут старуха-лодочница, Элоис. Так, по имени, она попросила ее называть. С тех пор как я спрыгнула с борта королевского корабля, жизнь сводила меня с разными старухами: Леда Вашти, Пряха, а теперь эта лодочница. Все три старухи были чем-то похожи. Они выводили меня из себя.

Элоис все знала лучше всех, и не было такого вопроса, на который у нее не нашлось бы готового ответа. Даже ее муж старался с ней не спорить, а если вдруг и осмеливался, она так на него зыркала, что он тут же отступал:

– Хорошо, хорошо, ты, конечно, права.

– Конечно!

Но Мия обожала свою бабушку. Они проводили вместе долгие часы, то мастеря лодку, то прибирая в доме, то просто сидя вечером на крылечке и глядя в море. Я чувствовала, что их многое связывает. Такое, о чем не знает остальная семья. Я наблюдала за Мией и против воли много о ней думала.

У этой девочки было все. Чудесные, добрые и любящие родители, братья и сестры, бабушка и дед, которые души в ней не чаяли. У нее было внутреннее спокойствие и уверенность в себе. У нее было все, что могло бы быть у меня, если бы моя семья жила здесь. Она будто была мною, только в другом мире, моим отражением. И когда она смотрела на меня, слушая сказки, что я рассказываю Ньюке-Чоль, я видела в ее глазах какое-то невозможное, невыносимое понимание.

Я ничего не говорила о своей жизни. Но она будто бы знала о ней все и ни о чем не спрашивала. Сама она немного рассказала мне про свою дорогу в таинственный город Рионелу. Про драконов и тулукта, про хозяина почты Тео и контрабандистов. Ее глаза наполнились печалью, когда она рассказывала о Марге и Бородаче.

– Я даже не знаю, живы ли они. И я будто бы предала их.

– Неправда, – возразила я. – Разве ты могла им помочь?

Мия задумалась.

– Тогда нет, – сказала она наконец. – Но, может быть, смогу сейчас. Мне надо только придумать, как попасть в Кошачью Лапку. Это очень далеко отсюда, много дней пути.

Самым тяжелым был рассказ про приют в Рионеле. Я чувствовала, что Мия говорит не все, но и этого было достаточно. Я начала понимать, почему она ушла из дома с незнакомыми людьми, чтó искала в дороге. Она рассказывала мне все это так, будто читала свою любимую книгу, написанную кем-то другим. Мне тоже понравилась эта книга. Мы подружились.

Я снова стала мастерить игрушки и продавать их на базаре, и даже Элоис говорила, что у меня талант. Мне было приятно. А Ньюке-Чоль и вовсе вошла в эту семью, будто была тут всегда. Еще немного, казалось мне, и она станет называть Эрли мамой. Но Ньюке-Чоль по-прежнему говорила только на своем языке, который никто не понимал и который был похож на птичий щебет. Эрли даже начала беспокоиться и спрашивала, не показать ли малышку доктору? Элоис сказала, что подождем еще.

Все было хорошо. Но огромная рана в моем сердце не давала мне ни спать, ни спокойно жить. Я понимала, что чем дольше я откладываю, тем труднее мне будет сделать это. И однажды, прямо во время обеда, не в силах больше тянуть, я сказала:

– Эрли, Дик… Простите меня. Вы дали нам приют и заботились о нас, вы были так добры, но… но теперь я хочу попросить у вас еще об одном… об одной…

Я запнулась. Я не знала, как мне сказать об этом? И смогу ли я сама решиться? Выживу ли без своего якоря? Я посмотрела на Ньюке-Чоль. И она мне кивнула. Она кивнула! Будто знала! Но я никогда не говорила ей об этом, я и сама до конца еще не знала точно, смогу ли я сделать это.

– Что такое, милая? Говори, не бойся, мы же все свои.

– Позвольте мне оставить у вас Ньюке-Чоль. На время. Мне нужно… нужно найти кое-кого там, у себя на родине, но я не могу с ней, она слишком мала, а это…

Я проглотила слово «опасно», но, похоже, все и так меня поняли.

– О великая Берегиня, ну конечно! – воскликнула Эрли.

– А где твоя родина? – спросил Санди.

– Ура, Ньюке-Чоль будет жить с нами всегда! – вопили Лиза, Миса и Тина.

И только Мия, глядя мне в глаза, спросила тихо: