Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

По последнему вопросу голосовалось три предложения – власть в Киеве должна принадлежать: 1) Советам рабочих и солдатских депутатов; 2) городской думе; 3) смешанной комиссии из представителей думы и Советов, на паритетных началах. Первое предложение собрало 438 голосов «за», второе – 10, третье – 14.

Таким образом, хотя большевики оказались в традиционной для себя позиции «против всех», они одержали (локальную) победу. Советы проголосовали за их требования. На этом же заседании решено было немедленно слить Советы рабочих и солдатских депутатов в одну организацию, с единым исполнительным комитетом, который и будет осуществлять власть в Киеве{686}.

Но, конечно, одно дело – решить, а другое – воплотить решение в жизнь.

Цензура, реквизиции и праздник

Тем временем прозвучали своего рода «тревожные звонки».

Восемь месяцев, прошедших с Февральской революции, в стране была вполне реальная свобода слова. В Киеве только один раз за всё это время по распоряжению властей закрыли газету – «Киевлянин», на два дня, после корниловского мятежа. Теперь же свобода прессы серьезно пострадала.

Началось с приостановки «Киевской мысли». Правда, не из-за цензуры, а из-за забастовки. На собрании 30 октября (12 ноября) рабочие этой газеты решили не присоединяться ко всеобщей забастовке – но затем из-за угроз вынуждены были прекратить работу{687}. Вечерний выпуск в тот день еще вышел; следующие два дня газета не выходила, а 2 (15) ноября издание возобновилось.

Хуже было с еврейскими социалистическими газетами «Фолкс цайтунг» и «Нойе цайт». Военно-революционный комитет потребовал от них подчиниться требованиям цензуры. Газеты отказались подчиняться и предпочли не выходить{688}.

31 октября (13 ноября) из киевских газет на русском языке вышел один «Киевлянин»{689}. Однако следующий его номер вышел… через девятнадцать дней.

Около полудня 31 октября (13 ноября) в помещение редакции «Киевлянина» явилась группа солдат 2‑го Украинского полка (то есть полуботковцев) и заявила, что по постановлению полкового комитета (!) издание газеты приостанавливается, а последний номер конфискуется. Проведя обыск в кабинете редакции, солдаты затем отправились в помещение типографии и потребовали остановить печатание газеты, которое, однако, уже было закончено.

В объяснение своих действий солдаты составили протокол:

31 октября, в 12 часов дня, делегаты 2‑го украинского полка заявили требование прекратить печатание газеты «Киевлянин». Остальные рабочие могут работать, а работы по спискам в Учредительное Собрание обязательны. Подписал – делегат Губский.

Солдаты произвели обыск во всём доме и расставили караулы. Однако ночью явилась еще одна группа солдат, и «процедура» повторилась. На следующий день, 1 (14) ноября, около 2‑х часов дня, к зданию редакции подошла рота украинских солдат под командой поручика Романчука. Новые визитеры на правом фланге портрет Шевченко, а на левом – портрет Богдана Хмельницкого (не исключено, таким образом, что это были богдановцы). Командующий зашел в помещение редакции, в сопровождении двух-трех десятков солдат, и предъявил ордер коменданта при Генеральном секретариате, в котором указывалось, что помещение редакции «Киевлянина» реквизируется для нужд Центральной Рады. Офицер вел себя вежливо и убеждал хозяев, что они могут быть совершенно спокойны: «Ни одной бумаги на столах редакции и конторы не будет сдвинуто с места. К своим солдатам офицер обратился с речью, в которой наказывал им, что они не должны бесчинствовать в помещении, чтобы не [было] повода называть их “громилами”». Солдаты заняли помещение, а служащие и сотрудники «Киевлянина» удалились{690}.

Происшедшее не осталось без внимания городской думы. На заседании 1 (14) ноября слово по этому вопросу взял гласный Петр Лисневский (рабочий, меньшевик{691}). «Всюду в рабочих кругах, – заявил он, – распространяются провокационные слухи. Наша пресса замерла. Рабочие привыкли верить прессе. Если бы она выходила, то все было бы разъяснено и не было бы никаких волнений. Между тем, на заводы приходят разные неведомые лица и от имени то одного полка, то другого, делают заявления и призывают рабочих к выступлениям. Потом оказывалось, что никто никаких распоряжений не делал. Эти слухи создают погромное настроение. Нужно, чтобы пресса воскресла».

Его коллега по партии Самуил Балабанов уточнил, почему газеты не вышли. «С чего начали большевики свою власть в Киеве? – напомнил он. – Они начали с того, что заставили замолчать печать. В Киеве еврейские социалистические газеты не выходят не вследствие забастовки наборщиков, а потому, что большевистский временный революционный комитет установил свою цензуру. <…> От цензуры освобождены только украинские социалистические газеты, но это потому, что эти газеты помещают только большевистский материал»{692}.