Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Однако «Киевлянин» заставили замолчать отнюдь не большевики. Василий Шульгин, на правах гласного городской думы, естественно, участвовал в упомянутом заседании. И здесь он, что называется, отвел душу:

Произошел не кризис, а переворот и с этим переворотом я вас поздравляю. Когда возникло восстание, то здесь Савенко сказал: “В Киеве роль большевиков исполнят украинцы“. Это сбылось в точности. В Петрограде большевики свергли временное правительство, здесь пробовал это сделать Пятаков, но он оказался наивным и не мог этого сделать. Это сделать смогли более опытные и хорошие политики – украинцы. Переворот они сделали не физической силой, а языками – агитацией и с малым войском разбили большие силы. Как мы относимся к перевороту? Так же, как и к оккупации чужеземными силами. Сейчас произошла украинская оккупация, но она – преддверие к австрийской оккупации{693}.

Нельзя не признать, что последней фразой оратор как в воду глядел (разве что не угадал будущего оккупанта: не австрийцы, а немцы). Но, вполне ожидаемо, его позиция вызвала возражения.

Илья Фрумин: «То, что произошло утром, действ[ительно] назыв[ается] переворотом. Но подход к вопр[осу] гл[асного] Шульги[на] явл[яется] непониманием того[,] что происх[одит]. Освещение было продумано достаточно. Отн[ошение,] которое он проявил[,] не удивляет. Мы[,] с[оциалисты]-[революционеры,] стоим на позиции федер[ативного] устр[ойства], проц[есс] этот неизбежен, поэт[ому] необх[одимо] отн[оситься] спокойнее[,] чем это дел[ает] Ш[ульгин]».

Лев Чикаленко: «Шульгин равняет перевор[от] февр[альский] с теперешн[им]. Какая агит[ация] была в первом случае[,] мы не знаем. Но мы знаем агит[ацию] втор[ого] момент[а]. В Киеве было 6 органи[заций], кот[орые] думали, что они мог[ут] что-ниб[удь] сделать, но оказа[лось,] что они это не мог[ут,] и они вспомни[ли], что есть Ц[ентральная] Рада. <…> Австр[ийская] оккупация была уже – чехословак[ами]. Если Ц[ентральной] Раде не удастся ост[ановить] анархии[,] тогда никто уж не сможет. <…> Что касается закрытия Киевл[янина], то мож[ет] б[ыть] это один из актов предупр[еждения] погромов. Ведь “К[иевлянин]” сеет смуту – хотя бы с Ци[т]овичем[,] будто он расстрелян. Я зову к поддержке последней власти – власти Ц[ентральной] Р[ады]». (Насчет «последней» власти Чикаленко, что называется, слегка погорячился…)

Моисей Рафес: «Оккупация не теперь[,] а была раньше [ – ] «третьеиюньская» оккупация [досрочный роспуск II Государственной Думы 3 (16) июня 1907 года с одновременным изменением избирательной системы; этот день считается окончанием первой русской революции. – С. М.], оккупация меньшинства. Гл[асный] Шульгин борется против Секрет[ариата], но не учит[ывает,] что Секр[етариат] борется против большев[иков]»{694}. «Теперь же власть перешла в руки большинства, ибо центральная рада – это большинство демократии края, ибо в нее вошла не только украинская демократия, но и меньшинства»{695}.

По результатам дискуссии дума поручила вышеупомянутому Комитету общественной безопасности, который тогда же и был создан, в первую очередь «принять меры к выходу газет без позорящей свободный строй цензуры»{696}.

3 (16) ноября украинцы из редакции «Киевлянина» ушли. Правда, по утверждению сотрудников редакции,

их двухдневное пребывание отнюдь не оправдало обещаний, данных украинским офицером. Наша редакция представляла картину полного разгрома, зафиксированную на помещаемых рисунках [статья сопровождалась фотографиями. – С. М.]. Все столы[,] шкафы в конторе и в редакции взломаны, штыками замки выворочены. Документы, бумаги изорваны и разбросаны на полу. Все, что составляло какую-нибудь ценность: карандаши, ручки, пресс-папье, папиросы и деньги из столов сотрудников, лампочки – все украдено. Взломана нижняя часть несгораемого шкафа.