Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Реакция либералов на это решение понятна. «Действительно ли опасность контрреволюции в Киеве так велика, что для борьбы с ней необходимо отказываться от того, что для демократии должно быть самым дорогим и ценным? <…> Опасность контрреволюции несомненно существует. Но она не в лицах, не в группах. <…> Нужно внимательно оглядеться вокруг и прислушаться к тому пока еще глухому ропоту недовольства, который несется отовсюду. В самом этом ропоте уже заложены начала контрреволюции. И вот с ними надо бороться, а не с лицами <…>», – считал автор заметки «Контрреволюция» в «Последних новостях»{193}. Но примечательно, что и у консерваторов возникли вопросы. «Является настоятельно необходимым выяснить, какие объективные признаки составляют понятие контрреволюции. Без выяснения объективных признаков – дело политической охраны может быть поставлено на зыбкую почву произвола», – предупреждал корреспондент «Киевлянина» под псевдонимом «Юрист»{194}.

Но, как вскоре выяснилось, основным киевским конфликтом на ближайшие месяцы стал конфликт не по линии «либералы – консерваторы», а по линии «Украина – Россия».

Украинские съезды

Первый в истории легальный украинский съезд состоялся 25–26 марта (7–8 апреля) в помещении Педагогического музея – съезд «Товариства українських поступовців». Председательствовал на нем Михаил Грушевский. С кратким докладом об истории деятельности Общества выступил Сергей Ефремов. Само Общество было переименовано в «Союз українських автономистів-федералистів», и на съезде впервые открыто была заявлена цель украинского национального движения: «Немедленно всеми силами и способами создавать автономию Украины, принять меры к приданию ей возможно большего авторитета организационным собранием всех групп населения Украины, а окончательную санкцию ее перенести в учредительное собрание всей России». Детальную разработку плана предполагалось осуществить на украинском национальном съезде (конгрессе), который был намечен Центральной Радой на 6–8 (19–21) апреля{195}. Параллельно со съездом ТУП, 26 марта (8 апреля) состоялась подготовительная конференция национального съезда, на которой предполагалось детальнее разработать его программу. На конференцию съехались люди из провинции, будучи, по выражению Грушевского, «наелектризовані очікуванням всяких можливих одкровеній», однако никаких сенсаций не ожидалось: это было простое организационное совещание.

Но в эти же дни – Центральной Раде не было месяца от роду – наметились первые признаки грядущего расхождения между украинским движением и представителями общероссийской позиции.

Грушевский вспоминал:

<…> якраз у сім часі київський міський комітет думав про те, щоб прийняти на себе роль краевого центру і органу Врем[енного] правительства для всеї території, що економічно тяжить до Києва. Інакше сказати, розмежуватися з Одесою і Харковом і взяти на себе ролю автономного правительства України – на взірець того, що було сформовано для Закавказу. Натяк, що українці можуть, минаючи їх, утворити якийсь автономний орган, очевидно, занепокоїв управителів, і від них пішли деякі прикрі словця – погрози на адресу Ц[ентральної] ради, що не могли не затривожити нас, з огляду, що в руках сих людей, будь-що-будь, була київська залога, міліція, прокуратура і всяка інша штука, а ми сиділи як голий при дорозі з поручиком Михновським і генералом Нужджевським.

Руководители Исполкома «висловили побажання, щоб президія Ц[ентральної] ради вияснила в міськім комітеті дійсне положення і положила кінець кривотолкам». Говоря современным языком, руководителей Центральной Рады вызвали на ковёр.