Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

<…> Отвечая на мои вопросы, князь Львов сказал, что правительство ни в коем случае не даст согласия на украинские притязания до Учредительного собрания. Автономия Украины – это дело всего русского народа. <…> Если украинцы желают провозгласить автономию до Учредительного Собрания, значит они опасаются, что Учредительное Собрание на автономию не согласится. Значит они хотят это сделать не в порядке соглашения, а против воли остальной России. Но у правительства нет даже уверенности в том, выражает ли действительные желания всего населения Юга России та его группа, которая называет себя украинцами и проявляет большую активность. <…> Весьма возможно, что это [объявление автономии. – С. М.] будет сочтено актом такого неуважения и такого непонимания общности интересов в прошлом и будущем, что вызовет в высшей степени враждебные чувства в отношении украинцев. А из этого враждебного отношения могут родиться величайшие осложнения. Поэтому правительство всемерно будет противодействовать поползновениям решить украинский вопрос до Учредительного Собрания{246}.

В тот же день, 2 (15) июня, Временное правительство опубликовало официальный ответ на вопросы, поставленные украинской делегацией{247}. В Киеве эта публикация поспела аккурат к объединенному заседанию Исполнительных комитетов Советов, на котором и обсуждался украинский вопрос. Мнения разделились, хотя бóльшая часть ораторов не считала возможным согласиться с требованием об автономии. Андрей Никовский настаивал на том, что правительство должно декларировать «благожелательное отношение к тем требованиям, которые украинский народ считает справедливыми». Леонид Карум считал, что «то, чего добиваются украинцы <…> – это уже сепаратизм». Александр Лепарский заявил, что «мы стоим перед грозными явлениями и событиями, которые разыграются на почве домогательств украинцев». Заседание приняло резолюцию: соглашаясь с принципами децентрализации и широкой автономии, считаем, что вопрос о ее, автономии, объеме и фактическом содержании может быть решен только Учредительным Собранием{248}.

Михаил Грушевский в этот день был на заключительном заседании Всеукраинского крестьянского съезда, который проходил с 28 мая (10 июня). В этот последний день съезда Грушевский сделал внеочередное заявление, в котором сообщил, что на его имя получена телеграмма из Петрограда, от Петра Стебницкого, члена Украинского национального совета в Петрограде. В телеграмме говорилось: «Основное пожелание, а именно издание до учредительного собрания акта об автономии Украины, временным правительством отклонено»{249}. Отметим, что в архивном фонде Центральной Рады сохранился перевод текста этой телеграммы, а также других, более подробных сообщений из Петрограда на ту же тему, на французский язык{250}. Это может говорить о том, что Грушевский с коллегами уже тогда планировали вынести украинский вопрос на международный уровень, надеясь получить поддержку своей позиции у стран Антанты{251}.

В эти же дни произошло знаковое событие: в Киеве впервые ослушались запрета из Петрограда – исходившего от того самого Керенского, которого за полмесяца до этого здесь носили на руках.

30-го мая (12-го июня) на Всеукраинском крестьянском съезде Владимир Винниченко зачитал полученную накануне телеграмму Керенского о том, что «военный министр не признает возможным, в зависимости от военных условий, признать украинский войсковой съезд своевременным». Съезд этот должен был быть вторым по счету; решение о его проведении было принято на первом съезде ввиду слабой организации последнего{252}.