Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Киев, 30-го августа 1917 г.

Арест В. В. Шульгина.

Около 3-х часов ночи на 30 августа в квартиру В. В. Шульгина явился отряд милиции во главе с помощником начальника милиции д[октор]ом Анохиным и двумя представителями совета солдатских депутатов. В. В. Шульгину был предъявлен письменный ордер от «Комитета охраны революции в Киеве» об его аресте и производстве у него в квартите обыска.

Была произведена выемка бумаг, и затем В. В. Шульгин в автомобиле был отвезен в комендантское управление, где заключен на главной гауптвахте.

Арест на гауптвахте в 10 ч. вечера заменен домашним арестом{467}.

Обыски той ночью прошли не только у Шульгина. Под общим началом доктора Александра Анохина и начальника уголовного розыска Красовского действовало шесть отрядов. Первым планировали обыскать Анатолия Савенко, но его не оказалось дома. Явились к бывшему начальнику киевской охранки Николаю Кулябко, к гласному городской думы Владимиру Иозефи, к бывшему жандармскому полковнику П. Иванову, к члену монархической организации «Двуглавый Орел» С. Чихачеву (обыск у последнего дал наибольшие результаты – нашли «черносотенную литературу»). Планировали обыскать некоего генерала Х., жившего на Институтской, 8 – но обыск не состоялся, поскольку в отряде не оказалось офицера в генеральском чине{468} (некая субординация всё же была соблюдена!).

Но чрезвычайное собрание думы состоялось только на следующий день. Снова вся Думская площадь была переполнена народом; публику на хоры, в отличие от того, как это было неделю назад, пускали только по особым билетам.

В городе в эти дни царило возбуждение, чем-то напоминавшее первые дни революции. Как и тогда, налицо был информационный голод. «Листки газет, в течение всего вчерашнего дня, вырывались из рук разносчиков и здесь же на улицах прочитывались с захватывающим интересом; вокруг каждого чтеца газеты быстро образовывались толпы народа, которые здесь же на улице горячо обсуждали происшедшие события»: эти газетные строки относятся к 28 августа (10 сентября){469}, но вполне могли бы быть написаны в начале марта. Весь этот день большие массы публики собирались у здания думы, в надежде получить какую-то информацию от «отцов города». Заседание, как обычно, открылось с большим опозданием.

Мы снова на вулкане. Снова уже в третий раз революция переживает судороги. <…> Заговор грозит чрезвычайной опасностью для революции, ибо это не только авантюра легкомысленная, а серьезно обдуманный план. Если победит Корнилов, то удар будет нанесен революции такой, после которого может восстановиться тирания и последует разгром всех завоеваний революции,

– начал свою речь Викентий Дрелинг.

Сегодня мы знаем, чем закончилось выступление Корнилова и что произошло потом. Но тогда большинству представлялось вполне очевидным, как следует поступать. Представители внепартийной группы русских гласных («шульгинисты») выступили с заявлением, в котором протестовали против цензуры «Киевлянина», и объявили, что отказываются посещать заседания думы, пока ситуация не изменится (к слову, сам этот протест был пропущен цензурой и опубликован в том же «Киевлянине»). Остальные высказывались практически единодушно. Городской голова Рябцов призвал: «Да не будет править Россией клика военных генералов, да укрепится власть государства в лице Временного Правительства <…> да сгинут темные силы». Кадет Григорович-Барский высказал «определенное осуждение действий Корнилова», отметив, однако, что комитет спасения революции – «вряд ли это удачная организация»: существует демократически избранная дума, которая и должна пользоваться данной ей властью. Наиболее же характерной, пожалуй, была речь большевика Георгия Пятакова: