Килл крик

Однако никто не смел нарушать обозначенную Кровавым ручьем границу. Сова на мягких крыльях унеслась по ветру на четверть мили к востоку, чтобы, устроившись на ветке, в безопасности позавтракать. Мама-опоссум втиснула свою толстенькую тушку в дупло трухлявого вяза на дальнем конце пятидесятиакрового леса. Енот, почувствовав, как корни под его лапами зашевелились, точно клубок змей, удрал прочь от ручья и вскарабкался на огромный дуб. Оглянувшись на громадный темный силуэт дома, енот растерянно взвизгнул и полез по стволу быстрее.

Сверчки выводили последние ноты своей ночной песни. Но Кровавый ручей окружал дом, подобно крепостному рву, и в его пределах, во владениях тишины, ничто не шевелилось. Лишь высокие травы шумели, даже когда не было ветра, их сухие, шершавые стебли топорщились, точно хвост потревоженной гремучей змеи.

В доме единственным звуком было тиканье часов. Механизм работал отлаженно, стрелки прилежно ползли по кругу, перенося мир вперед, в будущее. Дом словно бы тоже спал, набираясь сил для неких будущих важных дел.

Но нет, это было не совсем так. Дом задремал, однако не забыл о сборище безмозглых пришельцев. И когда стрелки часов показали восемь минут второго, дом проснулся, внезапно и ясно осознав: время пришло.

Он достаточно ждал.

Пора поиграть.

Тупой карандаш мчался по желтой бумаге, выводя буйные, изгибистые строки.

Ти-Кэй Мор держала бутылку с виски в одной руке, а карандаш – в другой. Она сидела на полу, прислонившись спиной к кровати, пристроив блокнот на согнутых коленях. Волосы Мор распустила. Они закрывали ее склоненное над страницей лицо.

Она с головой погрузилась в свой роман, в женщину, которую назвала Сид, в картину, которую Сид старательно высвобождала, начиная с глаза – с широко раскрытого глаза, прячущегося под слоем краски. Мор знала, кому принадлежит глаз – шумерской царице Кубабе. Однако вскоре Сид предстояло выяснить, что изображение, обнаруженное ею под красочным слоем другой картины, было создано за много веков до Кубабы, создано адептами культа, поклонявшегося еще нерожденной женщине.

«Не женщине, – осенило Мор. – Силе. Неподвластной времени силе, которой суждено было превратить хозяйку трактира в одну из могущественнейших правительниц мира. Силе, которая в наши дни готовится явить себя выпускнице факультета искусствоведения, молодой музейной работнице по имени Сид».

Карандаш внезапно замер, графитовый кончик вдавился в желтую бумагу.

Мор посетило откровение, словно все слова втянулись сами в себя, как коллапсирующая черная звезда.

Культ был посвящен вовсе не Кубабе. Он был посвящен Сид. Три тысячи лет назад люди поклонялись сущности, которой предстояло воплотиться в женщине XXI века. Той, что несет возмездие. Той, что искореняет немощь. Той, что возрождает могущество.

Мор поднесла бутылку к губам и сделала глоток. Потом отложила карандаш на узорчатый коврик, на котором сидела, и принялась перелистывать написанное. Поля были исчерканы разрозненными примечаниями. Вернувшись в свою спальню, Мор ухитрилась одолеть пятнадцать страниц. Она все еще была охвачена творческим жаром, однако понимала, что на сегодня хватит. Интрига романа была почти разработана, глубина замысла раскрыта. Но Мор знала, когда нужно поднажать, а когда – дать истории отдохнуть.

«Пока ты спишь, ты растешь», – однажды сказали ей. С книгами было так же. На ночь она оставит историю в покое, даст ей лучше сформироваться в ее сознании. А в самолете, по пути домой, ринется в атаку на роман со свежими силами.

Положив блокнот на сумку, Мор стянула с себя рубашку, вылезла из джинсов и прошлась по комнате в одном белье. Бледная кожа составляла резкий контраст черным трусикам и бюстгальтеру – все оттого, что Мор слишком много времени проводила в четырех стенах, хоть и жила в одном из самых солнечных городов мира.

Она подняла бутылку к глазам и покрутила. На донышке заплескалась бурая жидкость – еще на один глоток хватит. Мор прикончила виски.

Она подозревала, что за исключением потраченного на работу последнего часа эта поездка окажется абсолютной потерей времени. Что она пыталась доказать? Что достойна тусоваться с музейным экспонатом, попсовым писакой и спецом по христианской хреномути?

Ей было нечего им доказывать. Она писала книги, по их стандартам непричесанные, но искренние. Натуральные. А этот новый роман… он стал для нее полной неожиданностью. Зрелый, мощный, эпический по размаху и в то же время обладающий всеми чертами беспардонной брутальной прозы Ти-Кэй Мор.

С этой книгой всем придется считаться – в этом она не сомневалась.

Комната заплясала перед ее глазами.

Виски. Она выпила почти всю бутылку одна.

– Пора в постель, подруга, – сказала себе Мор.

Забралась в кровать, легла на живот, свесила руку. Бутылка грозила вот-вот выскользнуть из еле держащих ее пальцев.