Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Специфика «Легенды» – парадоксальное неравнодушие режиссеров к обаянию экранного зла. Как правило, оно так же тоскливо, как и экранное добро. Здесь же стоит действию перенестись в ставку Батыя, как авторская фантазия перестает себе в чем бы то ни было отказывать. Ордынцы, по фильму, мастера изобретательного макияжа. И Батыя выбрали ханом, судя по всему, исходя именно из чисто эстетических предпочтений. Если он кого-то и напоминает, то разве что Эрика Курмангалиева в спектакле Романа Виктюка «М. Баттерфляй». Холеный трансвестит в шелковом халате и с лицом злобно-капризной гейши не только аранжирует быт своей кочевой ставки как декадентскую инсталляцию. За сражением Орды с отрядом Коловрата он наблюдает буквально «из ханской ложи»: устраивается поудобнее и знай себе щелкает орешки, приправленные запахом крови. Принимая во внимание то, что Орда – разновидность замкнутого и иерархического мужского сообщества, это не может не навести на размышления о специфике сексуальных практик кочевников.

Экранному же добру, как водится, не везет. Скучная эта штука – добро, особенно древнерусское: бородатое, светлоглазое, сыплющее прибаутками, пекущее блины и возлагающее тщетные надежды на солидарность князей, не избавившихся от тенет феодальной раздробленности. Добро в «Легенде» хотя бы не удушает набожностью. Есть, правда, святой отшельник, но и он оправдывает участие в битве не слишком ортодоксально. Дескать, у ордынцев богов много, а наш один-одинешенек, как ему не пособить. Взгляд, сказал бы Иосиф Бродский, конечно, варварский, но верный. Еще у отшельника живет ручной пещерный медведь Потапыч, однажды даже ввязывающийся в сечу. Странно, что рекламным слоганом фильма не стала искристая фраза «Потапыч русских не ломает».

Авторы героически озаботились приданием хоть какой-то странности самому Коловрату. Беда в том, что эту странность они почерпнули из копилки расхожих стереотипов. В отрочестве Коловрату прилетело по голове от ордынских супостатов. К моменту нашествия Батыя с той поры минуло уже 13 лет. Но каждую божью ночь герою снится, что он гибнущий мальчик, каждое утро он просыпается с воплями и не крушит все и вся вокруг себя лишь потому, что заботливая жена принайтовывает его веревками к супружескому ложу. А поутру скороговоркой объясняет: ты Коловрат, я твоя жена Настя, у нас двое детей, вот эти круглые штучки называются блинами, а наш город зовется Рязанью.

Не говоря уже о явном садомазохистском привкусе, эта сценарная идея вызывает немало чисто технологических вопросов. Кто связывал Коловрата до женитьбы? Связывают ли его, пока он еще бодрствует, или ждут, пока он уснет? Если его связывают во сне, то какой же он, к черту, супервоин, если не просыпается от странных ощущений? Лишившись Насти, убитой ордынцами, Коловрат отказывается от сна и интересуется у знахаря, нет ли какой волшебной травки, чтобы не спать. Но древнерусская медицина секретом производства амфетаминов, увы, не овладела, а машины времени у Коловрата под рукой нет. Впрочем, если бы она нашлась, это пошло бы на пользу не только герою, но и фильму. В конце концов все современное массовое и как бы историческое кино исполнено в жанре комикса. А комикс тем лучше, чем наглее.

Ледокол Россия, 2016, Николай Хомерики

Вольную интерпретацию антарктического дрейфа ледокола «Михаил Сомов» (по фильму – «Михаил Громов») в 1985 году невозможно воспринимать в отрыве от «Дуэлянта» Мизгирева. Два главных события киносезона складываются в дилогию о давно назревшем, но безусловно удавшемся продюсерском эксперименте. Два категорических режиссера-автора «оскоромились», вступив на территорию блокбастеров, и сумели создать увлекательное зрелище, не поступившись индивидуальностью. Хомерики пришлось гораздо тяжелее, чем Мизгиреву. Если Мизгирев воплощал собственную галлюцинацию о Петербурге 1860-х, то Хомерики должен был влить живую кровь в чужую, безжизненную, хотя и размашистую схему.

Вряд ли кто-нибудь другой справился бы с этим лучше, чем автор «Сказки про темноту» (2009). Хомерики – тонко чувствующий, нервный и очень теплый режиссер, до болезненности добрый к своим героям. А для рассказа о простых советских моряках и не менее простых советских полярниках, застрявших на 130 дней во льдах по пути из Антарктиды в Австралию, требовался именно теплый режиссер.

«Ледокол» не хочется упрекать в пренебрежении историческими реалиями, хотя меня, как историка, историческая лажа бесит рефлекторно: Хомерики создает свою полноправную реальность, в которой органичен нервический вертолетчик Кукушкин (Александр Паль), яростно фанатеющий от группы «Кино» и вселяющий начальству сомнения в своем психическом здоровье исполнением песни про алюминиевые огурцы. Айсберг-супостат герои почти ласково именуют Семен Семенычем в честь героя «Бриллиантовой руки», к просмотрам которой сводится культурный досуг ледовых пленников.