Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Последнее воскресение (The Last Station) Великобритания, Россия, 2009, Майкл Хоффман

Добротный режиссер Хоффман посвятил фильм последним неделям жизни Льва Толстого (Кристофер Пламмер). Про то, что 80-летний Пламмер и Хелен Миррен, сыгравшая Софью Андреевну, не срамят британскую актерскую школу, и упоминать глупо. Само собой (он же англичанин), никаких «сапог всмятку» и «водки из самовара» Хоффман себе не позволил. Само собой (он же режиссер), Хоффман кое-где пожертвовал исторической правдой ради сценарной закругленности: так, последний, умиротворенный вздох графа – вопреки истории – принимает Софья Андреевна.

Но это простительно: не для того же супруги весь фильм собачились, чтобы избежать мелодраматического финала. Точно так же исключительно ради драматургического эффекта Владимир Чертков (Пол Джаматти), правая рука Толстого в его общественных начинаниях, издатель, диссидент, благороднейший, судя по всему, человек, на экране оказался каким-то жуликом-антрепренером с купеческим смешком, негодяйской бородкой и недоброй манерой поглаживать усы.

Смешно? Ну, конечно, смешно кое-где. «Я прямо сейчас отправлюсь на станцию. Мадам Толстая станет Анной Карениной». Страшно подумать, что напишут об этом утренние газеты.

Но, положа руку на сердце, любой иностранный фильм чем-нибудь да посмешит соотечественников героев. Хотя бы тем, что говорят герои не по-русски. «Ю лав ми, Левушка?» – «Оф коз, ай ду».

Любой фильм о Толстом обречен чем-нибудь да напомнить об иконоборческих анекдотах Хармса. Ну, вот, например: ночь, вся усадьба уснула, только в спальне графини не гаснет окно, а над лугами и полями разносятся забористое кудахтанье и петушиный крик. Это граф с графиней, тряхнув стариной, играют в петушка и курочку. Софья Андреевна: «Я ваша маленькая птичка. Вы знаете, какие звуки я издаю». Ну, а что, им в спальне о преследованиях духоборов разговаривать?

Интереснее другое. Считается, что очень важно, чьими глазами увидено происходящее на экране: зритель якобы непременно должен идентифицировать себя с кем-то из героев. Мнение хоть и общепринятое, но далеко не бесспорное, к биографическому кино или экранизациям классики применимое с трудом: ну как идентифицировать себя тому же англичанину с Ричардом III или королем Лиром? А Толстой в фильме – чистый Лир, хотя Лиру с его тремя дочерьми было куда как легче.

Толстой не мается, кому из 13 детей завещать авторские права, – дети побоку. Бери круче: завещать ли посмертную прибыль от собраний сочинений семье, чего добивается истериками и суицидными выходками Софья Андреевна, или русскому народу, то есть передать в распоряжение Черткову.

На вопрос «кто, черт возьми, видит то, что видим мы?» Хоффман отвечает так, что история получается скорее английская, чем русская: не развесистая клюква, а развесистый викторианский ясень, в честь которого, очевидно, и названа Ясная Поляна.

Вот вам герой, с которым просто и приятно себя отождествить, – юный идеалист, свежий выпускник университета Валентин Булгаков (Джеймс Макэвой). Последний секретарь Толстого, сидевший и в царских, и в советских, и в нацистских тюрьмах, высланный в 1923-м из СССР, вернувшийся после войны и 20 лет директорствовавший в Ясной Поляне. Пользуясь его щенячьей доверчивостью, адский Чертков засылает его к Толстому в качестве шпиона и агента влияния. По ходу дела Булгаков, естественно, теряет невинность. И в буквальном смысле слова – с обитательницей чертковской коммуны Машей (Кэрри Кондом). И в переносном – проникается сложностью мира, трагизмом толстовской кармы. Классический, что называется, роман воспитания молодого человека – почтеннейший жанр.

Ну викторианский же сюжет. Юный выпускник, скажем, Кембриджа поступает – по протекции обеспокоенного и корыстного душеприказчика – секретарем к старому помещику, который не понарошку чудит: Ганди, видать, начитался. Хотя в реальности это Ганди начитался Толстого. Чудили-то в те времена повсюду и более или менее одинаково: пацифизм, вегетарианство, спиритизм, суфражизм, свободная любовь или, напротив, половое воздержание – интернациональное меню. Это сейчас зритель может дивиться: надо же, первые хиппи еще в начале XX века появились, да еще и в России, да еще и графского звания.

Так что с проблемой, как снять, не погрешив против общепринятых сценарных рецептов, фильм о великом человеке, Хоффман справился успешно. Ну, скучно, конечно, так с этим ничего не поделать. И за Черткова немного обидно: так он давным-давно умер, ему все равно.

Прорыв Россия, 2006, Виталий Лукин