Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Фильм Авилы так же не оригинален, как и судьба Хуана. Фильмы о «грязной войне» 1970-х стали появляться, когда выросли дети «пропавших»: из числа самих «пропавших» выжили и дали экранные «показания» разве что чилийцы Кармен Кастильо («Улица Санта-Фе, 25») и Марко Бечис («Гараж "Олимпо”»). В активном же поколении южноамериканских режиссеров, куда ни глянь: то – сын директора чилийского телевидения, застрелившегося во дворце Ла Монеда, когда его штурмовали путчисты Пиночета; то – внучка поэта, родителей которой военные – в отместку за то, что не могли добраться до эмигрировавшего деда, – закатали в бетон. Дядюшку Вето в «Детстве» отлично сыграл Эрнесто Альтерио, сын великого актера Гектора Альтерио, который успел бежать из страны, когда «эскадрон смерти» «Антикоммунистический альянс Аргентины» включил его в «расстрельные списки», как включил весь цвет аргентинского кино.

Одна неприятная деталь фильма, очевидная аргентинцам, нуждается в пояснении. Родителям Хуана ведь сначала тоже повезло: они после военного переворота 1976 года вырвались на Кубу. Но в 1979-м зачем-то не просто нелегально вернулись на родину, но и притащили с собой детей. Дело в том, что в вакханалии террора и антитеррора обезумели и военные, и перонисты из организации «монтонерос», в которой состоят Кристина (Наталия Орейро) и Горацио (Сезар Труол).

Те из их вождей, кто умолял подпольный «ЦК» прекратить обреченную войну, спасти людей, вывести их за границу, погибли. Уцелевшие обустроились на Кубе и в Мексике и – исходя из пугающе неадекватного образа реальности – снова и снова гнали в бой свою «пехоту». Сотни «монтонерос», уже чувствовавшие себя спасенными, как родители Хуана, получили совершенно фантастические задания: взорвать Чемпионат мира по футболу (1978) или захватить Фолклендские острова. О судьбе большинства из них не известно ничего с тех пор, как они ступили на родную землю.

Вожди «монтонерос», кажется, единственные в истории лидеры герильи, которых на родине ныне преследуют не за терроризм, а за то, что они послали на верную смерть своих бойцов. Тоже, судя по фильму, обезумевших: лучше бы оставили детей на Кубе.

Ужас, отчаяние и жертвенность, которыми исполнена южноамериканская трагедия 1970-х, – ахиллесова пята фильмов о ней. За исключением разве что «Гаража “Олимпо”», но там режиссер беспощадно реконструирует ад, через который прошел сам. Желание «детей» обессмертить замученных родителей безусловно благородно. Но – и это относится к воплощению на экране любой исторической беды – кино не тома судебного разбирательства. Все-таки накопление свидетельских показаний, как правило повторяющихся – пришли ночью, папа отстреливался, мама не успела выхватить пистолет и кричала, когда ее уводили, – не миссия игрового кино.

Ну ладно: жизнь в подполье вообще однообразна. Печальнее то, что, как принято говорить, «детство, оно всегда детство». Когда Авила снимает «мирную» сторону жизни своего Хуанито, чувствуешь себя сразу в сотне – и не в одной сотне – фильмов, снятых за многие десятилетия от Канады до Кореи. Фильмов, в которых первая, школьная любовь или игры детского воображения, представляющего родителей как героев комикса, воплощены, словно под копирку. Ну разве что у Хуанито больше оснований воображать папу и маму в горячке боя, чем, скажем, у венгерского мальчика из хрестоматийного «Отца» (1965) Иштвана Сабо.

И рано или поздно честный продюсер говорит: хватит с нас фильмов о «грязной войне», или о холокосте, или о 1937-м, или о войне в Алжире. Но сказать этого он не может по моральным основаниям, пока сценарии предлагают ему дети жертв. Трагедии достойны не фильмов-показаний, а фильмов-метафор, фильмов-образов. Но где же напастись режиссеров, способных на такие метафоры и такие образы.

Поп Россия, 2009, Владимир Хотиненко

Любой разговор о «Попе» предваряют камлания о «неоднозначности» исторической коллизии, «нравственном выборе» героя между «большевистским молотом» и «нацистской наковальней». Ради бога, что тут «неоднозначного»?

Александр Ионин (Сергей Маковецкий) – один из священников так называемой Псковской православной миссии, рекрутированных нацистами летом 1941 года в Латвии и Эстонии. 18 августа первые из них приехали в оккупированную Псковскую область «возрождать православие». Естественно, на христианство нацистам было плевать: попы требовались, чтобы держать в узде население.