Киномелодрама. Фильм ужасов

Искусство всегда условно. И не только потому, что сделало условность своим языком, средством духовного общения между людьми. Но и потому, что каждый раз создает новую реальность — условную, организованную по законам того или другого искусства. Ни в том, ни в другом случае условность не предполагает абстрактности идей, отсутствия жизненного содержания. Фильмы вроде «Есении» пытаются обойтись без этого, предлагая вместо реального дома декорацию, изображающую дом, вместо живых людей их знаковые подобия, вместо реальных, подлинных драм их драматические конструкции. Это первое и главное в споре с «Есенией». И в жизни могла произойти похожая история (сколько их, и пострашнее!). Дело не в этом. Главное в несерьезности данного кинорассказа. Здесь все подчинено правилам жанра, понятого как механизм определенного воздействия на зрителя. «Мужчина и женщина», «История любви» тоже механизмы, но куда более сложные. В «Есении» все доведено до примитива, все рассчитано на эстетическую глухоту и слепоту зрителя, который не отличает красоты от красивости, живого цветка от искусственного, правды от лжи. Мелодрама часто тяготеет к сказке, с ее волшебной условностью, чудесными превращениями, непременным наказанием зла. Но в основе сказки всегда скрыта многовековая мудрость народа, его опыт — исторический и эмоциональный. А в основе мелодрамы (особенно плохой) лежит всегда частный случай (вот как в жизни бывает). Что останется в душе у зрителя, искренне и горячо переживавшего перипетии «Есении»? Умиление, то есть самое поверхностное и нестойкое чувство. Да еще, пожалуй, воспоминание о «красивом экране», рассказавшем «красивую историю». Может, зритель и не обратит внимания на то, что красота эта часто дурного вкуса, чрезмерна, назойлива, что за внешней красотой главных героев скрыта их душевная пустота, ведь перед нами были не характеры, а их условные обозначения.

«Есения» — традиционная мелодрама, тяготеющая к романтизму. Ее корни уходят в «романы тайн» XVIII века, с их изощренно запутанной интригой, роковыми страстями и ограниченным психоанализом. Характеристика времени в таких произведениях сводится, как правило, к беглому упоминанию каких-то исторических событий (в данном случае восстание Хуареса против испанцев) и к историческому костюму. И с тем и с другим кинематограф обращается вольно. Костюм откровенно модернизируется, и историческое событие гримируется под современность.

Но «Есения» не притворяется большим искусством, тем более современным. В кинематографическом языке этой вещи вы не найдете никаких новаций, нет их и в содержании этой типичной мелодрамы. Она вне времени, вне национальности, да можно сказать, что почти и вне идеологии.

На других принципах построена японская мелодрама «Любовь и смерть» (Набору Накамура), знакомая советскому зрителю.

В большом городе жили Омия и Нацуко. Оба занимались наукой, он был ихтиологом, она химиком. Он крестьянский сын, медлительный и основательный, она типичная горожанка, единственная дочь богатых родителей (социальное неравенство на этот раз никакой роли не сыграет). Познакомились они на теннисном корте. Друг Омии, художник-фотограф, оказался женихом Нацуко.

В самом начале закадровый голос Омии сообщил нам: «Тогда я еще не знал, что этот день изменит всю мою жизнь, станет началом моей грустной истории».

Итак, мы предупреждены, нас ждет грустная история. А пока что экран предлагает нам теннис, подводный спорт, модно, по-европейски одетых героев, танцы, городские и морские пейзажи, евро-японские интерьеры. Перед нами Япония без конфликтов. Единственная конфликтная ситуация: кого же предпочтет капризная Нацуко — ихтиолога или фотографа. Для нее совершенно ясно: она любит Омию, хочет за него замуж. Тот, воспитанный в патриархальной традиции японской деревни, считает себя предателем по отношению к другу и поэтому решительно отказывается от любимой, от своего счастья. Но Нацуко современная девушка, ее не тревожат муки совести. Она должна получить Омию, чего бы это ни стойло. В конце концов колебания Омии побеждены. Он любит и любим. Родители их благословляют. Счастье молодых безоблачно и полно. Ну, а как же мелодрама? Она как раз и вступает в свои права. Омия едет в командировку на пустынный берег моря, где томится, страдает, мечтает… Везде ему видится возлюбленная. За два дня до окончания командировки он получает телеграмму — сообщение о смерти Нацуко, погибшей во время взрыва в лаборатории.

Убитый горем Омия возвращается в город. Воспоминания преследуют его. Он приходит на корт, где впервые увидел Нацуко. Льет дождь. То ли дождь, то ли слезы текут по лицу героя. Незаметно к нему приближается друг с большим черным зонтом. И вот в кадре два замерших лица, два молчащих человека под одним зонтом. Несчастье вновь объединило их. Они покидают корт, удаляются от нас. Конец.