Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

В ресторане сидит против него человек, зорко за ним следящий; по-видимому, странное поведение поразило наблюдателя… И, когда наш одержимый встает, наблюдатель тоже встает и идет за ним… Перед калиткою своего дома муж останавливается, ищет в карманах. «Вы, вероятно, этот ключ ищете?» – «Да, но как…» – «Вы забыли его на столе в ресторане». – «Благодарю вас…» – «Вам, вероятно, не особенно хочется сегодня домой возвращаться?» – «Как вы это знаете?» – «Да ведь это мое ремесло – эти вещи знать…» Тот входит, и этот уходит.

На другой день борьба между позывом к преступлению и противодействием становится так сильна, что он решается разыскать того человека, который прошлой ночью проводил его до дому. В ресторане ему говорят, что это доктор, живущий в той же улице напротив.

«Я не думал, что мы с вами так скоро свидимся», – встречает его доктор. Какое милое, внимательное лицо у этого доктора! Оба великолепно играют, но какой поразительный контраст в этих двух лицах! Один весь живет вне действительности, взгляд точно надвое расколот, смотрит куда-то. Другой – весь сосредоточен на другом человеке, весь ушел в наблюдение, весь переселился в него. И какая в этом внимании доброта, любовь к чужому страданию, желание помочь!.. Смотрю, смотрю, и что-то знакомое начинает смотреть на меня из этого милого, умного, соболезнующего лица… «Я вас подвергну психоанализу… прилягте… Расскажите мне…» Начинаются вопросы, ответы… И среди вопросов о его прошлом, об обстоятельствах, при которых зародились странные, мучащие больного мысли, вдруг что-то совсем уже близкое пахнуло на меня из этого лица. Он раскрыл огромные глаза, посмотрел с удивлением; что спросил, я уже не знал, но я ясно услышал (теперь уже из моей собственной подсознательности): «Венчаться? Сегодня венчаться?» «Подколесин?» – воскликнул я про себя. Да, с этого немецкого фильма глядел на меня наш милый Павлов из Пражской группы [МХТ]. Глубина этих умных глаз, сосредоточенность этого внимания могли быть только его. С этой минуты весь фильм приобрел для меня новый интерес. Дальнейший разговор сидящего за столом доктора и лежащего на диване пациента прерывался картинами того, что мы уже видели, но с новыми объяснениями, вернее, с разъяснениями. Это мне напомнило, что кто-то сказал об операх Вагнера, что в них сперва рассказывается, что будет, потом предсказанное свершается, а потом рассказывается, что было. Немножко в этом роде и здесь. Но «лекция» была интересна, наглядна и понятна и была бесподобно рассказана обоими «лекторами».

Все кончилось благополучно. Больной, совершенно выздоровевший, поблагодарил доктора, а милый Павлов раскрыл книгу и записал: «Случай с профессором таким-то… Ножефобия». Закрыл свою книгу и закурил вкусную сигару. Экран показал нам одно слово: «Конец». Это было интересно, но самое для меня интересное была неожиданная встреча…

Печатается по: Последние новости (Париж). 1927. 28 апр.

Сергей Волконский «БЭН-ХУР»

Каждый большой фильм более или менее хвастает огромностью затрат, количеством народа, изображающего толпу, числом нарочно для него построенных домов, кораблей, целых городов… Вряд ли какой другой фильм может похвастать большими цифрами, чем «Бэн-Хур».

Для картины, изображающей древнеримское ристалище, был построен в Италии «Циркус Максимум» на 80 тысяч человек. По тогдашним условиям экономическим Италия оказалась не подходящей – был построен римский цирк в Калифорнии. Сорок восемь лошадей, запряженных четверкой в двенадцать колесниц, неслись по этому ристалищу, полня цирк неистовым своим бегом, пылью, грохотом, в то время как места для зрителей кишели восьмидесятитысячной толпой, ее волнением, напряжением, кликами нетерпения, ликования… И пока происходило все это по приказанию режиссера, в рупор говорившего с высокой башни, сорок два аппарата крутили двадцать тысяч метров ленты, то есть двадцать пять верст…