Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Историческую фильму можно назвать удачной, когда зритель, зная, что будет показано, все же смотрит картину с напряженным интересом. Гансу вполне удалось еще раз увлечь публику рассказом о сказочной судьбе великого корсиканца. Он сумел отлично показать препятствия, встреченные Наполеоном в самом начале его пути. Охота за Бонапартом на Корсике, бегство его на парусной лодке, отвергнутый генералами план завоевания Италии – все это изображено так ярко, что, зная судьбу Наполеона, мы все же волнуемся за него и боимся, как бы все эти препятствия не помешали его чудесному взлету.

Победой Абеля Ганса надо признать и все сцены итальянского похода: от прощания Наполеона с Жозефиной до скачки его по дороге вдоль рядов вооруженных оборванцев, уже овеянных победой, уже поверивших в нее.

Ганс, несомненно, все видит по-своему. Это особенно сказывается, когда он снимает сцены трафаретные, например скачку. Погоня всадников за Наполеоном, скачущим в надвигающихся сумерках, сделана совершенно своеобразно. Обычный тип этого рода сцен известен: зрителю показывают попеременно то спасающегося бегством, то настигающего его, показывается также пыль дороги и летящие мимо нее пейзажи. Все это утомительно и однообразно.

У Ганса такие подробности почти отсутствуют; он нарочно выбрал сумеречный фон, чтобы дать невнятные и жуткие силуэты. Как хищные птицы, фигуры преследователей (белые на темном фоне) слетаются к какой-то ускользающей точке (преследуемый) и снова разлетаются в разные стороны. Это зрелище глубоко художественно.

Ганс – несомненный поэт экрана. Можно ли фотографировать внутреннее движение мысли и чувства? Можно, если заменить фотографа художником.

Когда от коляски Наполеона, которая и сама несется с огромной быстротой, разлетаются во все стороны гонцы, у зрителя создается впечатление, будто Гансу удалось сфотографировать самое напряжение Наполеоновой воли. Это непосредственное изображение внутренних чувств путем внешних осязательных образов – главное достоинство этого большого режиссера.

Есть у Ганса достойный сотрудник – артист Дьедонэ, исполнитель главной роли. Его умная, строгая, энергичная и гипнотизирующая игра создает живое впечатление о Наполеоне и запоминается надолго.

Дьедонэ сумел как нельзя лучше понять, в чем главная сила Ганса. В потоке быстрых и ярких картин Дьедонэ сумел остаться центром, все связывающим и организующим. Посредственный актер, вероятно, разгулялся бы и не пожалел жестов для «изображения» Наполеона. Дьедонэ нигде не позволял себе актерской вольности: перед зрителем все время маска Наполеона. Но маска живая, прекрасно задуманная, одухотворенная подлинным дарованием.

Лучшего Наполеона, чем Дьедонэ, кажется, среди артистов экрана не найти.

Хороши и другие персонажи фильмы. Колин в коротких своих сценах очень убедителен. Недурна и Жина Манэс в роли Жозефины. Она дает образ соблазнительно-легкомысленный и привлекательный.

Главная цель Абеля Ганса в его эпопее достигнута: как бы спорны ни были отдельные его приемы, выходя из залы, мы уносим с собой образы великих событий начала прошлого века. Уносим с собой и некую смутную тревогу, которую всегда вызывает в нас произведение настоящего художника.

Печатается по: Возрождение (Париж). 1928. 17 янв.

Сергей Волконский ВСТРЕЧА НА ЭКРАНЕ

В кинематографе на улице Урсулинок всегда бывает интересное. Но в этот раз было нечто неожиданное.

На программе «Тайна души». Психологический случай, «этюд» из области подсознательного, «под наблюдением» (так гласит программа) двух врачей. В конце концов – в картинах лекция о психоанализе знаменитого Фрейда.

Муж утром бреется, когда входит жена и просит его и ей побрить затылок (мода). Он отстраняет нависшие волосы и в ту минуту, как намерен приложить бритву, слышит на улице неистовые крики. Оказывается, в соседнем доме муж зарезал жену, зарезал («заметьте») бритвой. Этого совпадения довольно, чтобы в сознании мужа сочетались: бритва, затылок жены, убийство. Приходят в подмогу сознание и подсознание. Оба вместе «питают» его сновидение. Он мучится в кошмарах; жена утром застает его в состоянии едва ли не помешательства…

Однако он владеет собой. Приезжает к ним в гости из Индии их двоюродный брат, с которым они оба в детстве играли. Он очень к нему привязан, но тут, благодаря сновидению, втирается ревность. На фоне этой ревности при остатках ясности сознания в нем развивается страх не только перед бритвой, но и перед всяким ножом. Он бежит в ресторан, чтобы не обедать с женой и двоюродным братом.