Киноповести

К о т о в с к и й. Будем знакомы. Идемте со мной.

Идут по улице, продолжая беседу на ходу.

К о т о в с к и й. Из офицеров?

Н и к о л а е в. Так точно.

К о т о в с к и й. Кавалерист?

Н и к о л а е в. Так точно.

К о т о в с к и й. Ну что же…

Н и к о л а е в. Можете во мне не сомневаться, хотя я и офицер.

К о т о в с к и й. Буду очень рад.

У пожарища Котовский останавливается. Бабы окружили погорельцев, сидящих на своем жалком скарбе. Кто-то голосит.

К о т о в с к и й. Кто спалил?

— Гайдамаки, чтоб им, проклятущим, повылазило!

Котовский подходит к тлеющему остову хаты. Шепчется о чем-то с Харитоновым, возвращается к погорельцам.

К о т о в с к и й. Ну, дядьку, не журиться. Завтра утром вам будет новая хата.

Д я д ь к о (махнул рукой). Что же вы, товарищ, смешки строите?

К о т о в с к и й. Это не смешки. (Николаеву.) Ну, товарищ начальник штаба, первая военная операция, в которой вам придется принять участие, будет строительство хаты.

Н и к о л а е в. Что ж. Очень интересно. Попробуем.

К о т о в с к и й (командует). Бригада!.. Становись!

Х а р и т о н о в. Какая бригада? Восемьдесят человек?

К о т о в с к и й. А что?.. Красиво!.. Бригада… Для страха тоже очень полезно. Пойдет слух про бригаду Котовского. Гайдамаки услышат… Пока они там расчухаются, сколько нас, да что, да как, мы их порубим на котлеты.

Бойцы выстраиваются перед сгоревшей хатой.

Утро. То же место.

С криками, свистом и песнями «бригада» заканчивает работу. Визжат пилы, ухают топоры. Новая хата почти готова. Перед строительством, разинув рот, так и сидит дядько со своей семьей. За ним — все село.

К о т о в с к и й (подходит к погорельцам). Ну, товарищи, вот вам! Получайте подарок от рабоче-крестьянской Красной Армии.

С громом подкатывают два орудия. С передка соскакивает Стукалин.

С т у к а л и н. Господин товарищ, гражданин комбриг! А я вас повсюду шукаю. Позвольте доложить — пушки отбиты. Имеем батарею… Во, каков папаша Стукалин!

Бойцы собираются вокруг орудий. Слышатся восторженные возгласы. К Котовскому подходит дядько, которому отстроили хату. С ним вместе мальчишка лет пятнадцати.

Д я д ь к о. Товарищ командир. Возьмите моего сына к себе в отряд…

Котовский не успевает ему ответить. Подходят еще двое молодых парней.

— Товарищ Котовский, примите меня.

— И меня.

Х а р и т о н о в (Котовскому). Так у нас к вечеру не то что бригада — дивизия наберется.

К о т о в с к и й. Корпус, Тихоня… Что там такое?

У входа в маленький покосившийся домик собираются красноармейцы. Слышны возмущенные возгласы.

Подходит Дембу. Протискивается вперед. На крылечке сидит и плачет старушка.

Д е м б у. Ребята, в чем дело?

Ему не отвечают. Бойцы волнуются, кричат:

— Не может быть этого…

— Расстрелять, да и только…

— Надо сказать Григорию Ивановичу.

— Что ты, спятил? Нельзя ему говорить…

Неожиданно за спинами спорящих раздается голос Котовского:

— Чего мне нельзя говорить?

Бойцы расступаются. Перед Котовским на крыльце старуха.

Комбриг подходит к ней.

Б о е ц. Часы у нее будто забрали. Из наших будто, говорит, кто-то.

К о т о в с к и й. Это правда, бабушка?

Старуха молча кивает головой. Комбриг вдруг резко поворачивается к бойцам. Он едва сдерживает приступ бешенства. От волнения начинает заикаться.

К о т о в с к и й. Клянусь, кто бы это ни был, я… я убью своей рукой этого… этого… это животное… Кто это сделал?

Молчание.

К о т о в с к и й. Бабушка, кто это сделал?

С т а р у х а. Не знаю, голубчик… такой средненький… Я, понимаешь, только захожу домой, за керосином бегала…

К о т о в с к и й (нетерпеливо). Бабушка, кто это сделал?

С т а р у х а. Не знаю, как тебе его рассказать… Имя у него, как у куклы.

К о т о в с к и й. Пупсика сюда!

Пупсика, испуганного, бледного, сейчас же выволакивают откуда-то из толпы.

П у п с и к. Я ничего не знаю, Григорий Иванович.

К о т о в с к и й. Обыскать!

Пупсика обыскивают.

К а б а н ю к. Нету ничего… Говори, куда девал, ворюга!

П у п с и к. Я не брал…

К а б а н ю к. Ты чего неясно говоришь? Ну-ка, открой рот…

Кабанюк открывает Пупсику рот, вытаскивает из-за щеки маленькие часики.

С т а р у х а. Мои! Сменяли на гречку…

К о т о в с к и й. Иди, бабушка!

Старуха уходит, зажимая в руке часы. Но, отойдя немного, останавливается.

П у п с и к. Я извиняюсь, Григорий Иванович, я нечаянно! Я никогда не буду!

К о т о в с к и й. Молчать! (Бойцам.) Построиться.

Бойцы строятся, оставляя Пупсика одного впереди.

К о т о в с к и й. Я только хочу сказать вам, товарищи, что однажды в тюрьме этот человек спас мне жизнь. Потом мы встретились, и он говорит: возьмите меня к себе, я вам, говорит, фирму не запачкаю…

Старуха бросается к Котовскому.

— Сынок! Прости его! Не губи…

Котовский молчит.

С т а р у х а. Будь они прокляты, эти часы… Не губи человека, прости… Сынок…

К о т о в с к и й. Я бы простил, мать… Мне его очень жалко. Но фирма у нас такая — пачкать ее нельзя никому. За это — смерть. Иди, мать, иди.

Стреляет. Пупсик падает замертво.

К о т о в с к и й. Зарыть его, как собаку, и написать: «Мародер»… Можно разойтись.