Кинжал Клеопатры

– Вероятно, они проводят свое собственное расследование.

– Да, но…

– Я не совсем им доверяю.

– Почему нет?

– Ты же в курсе, что даже после смерти Босса Твида Таммани-холл остался коррумпирован?

– Мой брат доказывает это мне до посинения.

– И что полиция вымогает взятки у торговцев под предлогом «безопасности».

– Ты что, забыла, что у моих родителей есть пекарня?

– Тогда тебе известна степень их продажности.

– Но как насчет того милого детектива, сержанта О’Грейди? Разве мы не обязаны ему…

– Мы мало что знаем о нем, только то, что он вежлив и хорошо себя ведет.

– Но разве он не предоставил возможность осмотреть тело в морге? Ты сказала, что он дал тебе свою визитную карточку в качестве помощи.

– Это правда.

– Мне кажется, он изо всех сил старался помочь тебе.

– Меня беспокоит вовсе не он. Именно его вышестоящие офицеры, скорее всего, коррумпированы.

Карлотта посмотрела на Элизабет с легкой улыбкой на лице.

– Твой редактор дал тебе указание хранить информацию исключительно для газеты?

– Вовсе нет, – честно ответила она, хотя знала, что ее карьере не повредит, если она раскроет личность девушки в «Геральд» до того, как это обнаружит полиция. – Но я твердо верю, что есть связь между мумией и девушкой, которую я видела в окне.

– Но в этом городе каждый день совершаются убийства. И люди исчезают. Иногда их находят живыми, иногда мертвыми.

– Я уверена, что это та самая девушка, которую я видела из окна поезда. У них обоих был один и тот же необычный цвет волос.

– Но как ты собираешься это доказать?

– Я найду способ.

– Тебе лучше не бросать вызов тем, кто находится у власти, особенно полиции.

– Я сделаю это, если потребуется.

– Береги себя. Определяющим фактором в человеческих делах является власть – все хотят получить ее и сохранить, – сказала Карлотта, вертя ложечкой в своей чашке.

– Я думала, твой брат нигилист.

– Он анархист, а не нигилист.

– Тогда ты нигилист.

– Отнюдь нет. Нигилисты верят, что жизнь бессмысленна. Я же вижу в ней смысл.

– Но верить в то, что все человеческие дела ограничиваются властью, – по мне, так сводится к нигилизму. Несомненно, любовь тоже входит в игру?

Карлотта добавила еще сахара в свой чай и размешала его.

– Я думаю, что ее важность сильно преувеличена.

– Как, должно быть, грустно у тебя на душе.

Карлотта улыбнулась.

– Подумай о вековой борьбе между мужчинами и женщинами. Наверняка ты согласна с тем, что мужчины обладают подавляющим большинством власти в нашем обществе. И, – продолжила она, – у нас есть только одна карта для игры с высокими ставками.

– Какая?

– У нас есть то, что им нужно. Это наш единственный источник власти над ними. – Элизабет опустила взгляд на свои руки, крепко сжатые на коленях. – Который они могут забрать, когда захотят, – пробормотала она, не сводя с них сурового взгляда.

Карлотта пристально посмотрела на нее, затем неуверенно усмехнулась.

– Ну да, но, если они не совсем порочны, им нужно наше согласие.

– Не стоит недооценивать число тех, кто, как ты выразилась, «не совсем порочны», – сказала Элизабет с оттенком горечи. Резко поднявшись, она собрала чайные принадлежности и отнесла их на кухню.

– Что случилось? – спросила Карлотта, следуя за ней.

Вместо ответа Элизабет принялась наводить порядок на кухонном столе. Ее руки дрожали, когда она мыла чайник.

– Я еще раньше почувствовала, что что-то не так. Пожалуйста, скажи мне, что случилось.

Элизабет опустила пригоршню столового серебра в горячую воду, чуть не ошпарив руку.

– Я бы предпочла перейти к другой теме, если ты не возражаешь.

– Как мы сможем стать близкими подругами, если ты настойчиво скрываешь от меня то, что тебя явно беспокоит?

Перегнувшись через кухонную стойку, Элизабет стиснула зубы.

– Кто сказал, что мы должны стать близкими подругами?

– Ну, я думала…

Она повернулась к Карлотте, ее лицо пылало.

– Ты вторглась в мою жизнь под предлогом того, что снимаешь студию наверху. Ты ничего не знала ни обо мне, ни о моем прошлом, ни о том, есть ли у нас что-то общее.

– Прости меня, но я думала…

– Есть только один человек, с которым меня связывает тесная дружба, и она томится в психиатрическом отделении больницы Белвью.

Карлотта встала.

– Мне казалось, между нами образовалось взаимное уважение, – холодно сказала она, но ее нижняя губа задрожала. – Но сейчас ты ясно дала понять, что я ошибалась. Я больше не побеспокою тебя, – схватив перчатки и сумку, она повернулась и вышла из комнаты.

Мгновение спустя Элизабет услышала, как за ней захлопнулась входная дверь. Некоторое время она стояла совершенно неподвижно, единственным звуком в комнате было тиканье настенных часов над раковиной. Затем ее ноги подкосились, и она опустилась на пол, ее тело сотрясали глубокие, судорожные рыдания.

Глава 24