Кинжал Клеопатры

Ей пришло в голову, что это была ужасная идея, совершенно глупая. Внезапно стало очевидно, что даже с кинжалом в сумочке ей стоит развернуться и отправиться прямо домой. На ее ладонях выступил пот, дыхание участилось, и она почувствовала головокружение. Элизабет уже не была той девушкой, что накануне. Она никогда больше не станет прежней. Часть ее была отрезана. Слабая уверенность, которую она когда-то носила как защитный плащ, исчезла навсегда. Почему она не подождала денек, пока не смогла бы пригласить Фредди присоединиться к ней? Он бы согласился, и его присутствие имело бы место быть в данном заведении. В салуне раздался звон бьющегося стекла, за которым последовали взрывы смеха.

– Как бы отреагировала твоя мать, если бы узнала, чем ты занимаешься? – раздался голос у нее за спиной. Она повернулась и увидела Карлотту с ухмылкой на лице.

– Думаю, что она закатила бы истерику. – Элизабет оглянулась на салун, в окнах которого горел свет. – Я должна извиниться за то, как обошлась с тобой ранее. Ты этого не заслужила.

– Я полностью согласна.

– И все же ты пришла сюда, чтобы встретиться со мной.

– Ты сказала мне, что собираешься посетить это место.

– Но почему ты…

– Потому что знаю, что ты не имела в виду то, что сказала. Тебя что-то беспокоит, и…

– Пожалуйста, не нужно меня расспрашивать об этом.

– Я как раз собиралась сказать, что поэтому прощаю тебя. И тебе не обязательно туда заходить – ты можешь развернуться и уйти. Нет необходимости доказывать что-то мне или кому-либо еще.

– Ты можешь уйти, если хочешь, но я намерена довести дело до конца, – твердо сказала Элизабет, пытаясь внушить себе уверенность. Несмотря на всю ее браваду, в животе у нее было пусто, а ноги подкашивались.

– Я тебя не брошу, – сказала Карлотта. – Веди, Дух.

Элизабет узнала цитату из Рождественской песенки.

– Я думала, ты еврейка.

Карлотта закатила глаза.

– Да, но я много читаю.

Глубоко вздохнув, Элизабет протиснулась в узкую боковую дверь рядом с главным входом. Написанная от руки табличка над ним гласила «Только для женщин» – мужчины должны были входить через парадную дверь, где с них брали двадцать пять центов за эту привилегию. Через боковой вход женщины поднялись по узкой шаткой лестнице. Поднявшись по неровным ступеням, которые, казалось, едва выдерживали вес, они вошли в главное помещение салуна.

Сцена, с которой они столкнулись, напоминала «Ад» из «Божественной комедии» Данте Алигьери. Несколько смертных грехов были выставлены напоказ, наиболее заметным из них была похоть, за которой последовало обжорство под видом безрассудного употребления алкоголя. Комната была обставлена просто. Если не считать боксерских плакатов, расклеенных по стенам, обстановка состояла из простых деревянных столов и пустых пивных бочек, а также нескольких стульев, разбросанных по краям зала. Он был битком набит представителями обоих полов. Мужчины были несколько старше женщин. Они были празднично одеты, некоторые довольно дорого. Мужчины напоминали голодных собак, в то время как женщины демонстрировали фальшивую радость, прикрывающую настороженность. Некоторые особо выпившие выглядели более уязвимыми, но их реакции притуплялись алкоголем.

Помещение было заполнено телами и сигарным дымом. Вдоль одной стены тянулся длинный бар, а противоположную занимала сцена. На ней сидела горстка музыкантов, играющих без особого энтузиазма. Скрипач, похожий на мертвеца, в облезлом парике, стоически пилил на своем инструменте, в то время как пухлый пианист стучал по клавишам толстыми, как сосиски, пальцами. Шляпа котелок лихо сидела у него на голове. Третий мужчина поглаживал басовую гитару с томным выражением на длинном, чисто выбритом лице.

Посетители либо танцевали, либо пили, либо пели. Некоторые занимались всем этим сразу. Несколько грузных мужчин настороженно бродили по залу – Элизабет приняла их за знаменитых вышибал заведения, которым было поручено следить за соблюдением правил, вывешенных на большой табличке, прикрепленной к стене: «ПЬЯНЫЕ ДОЛЖНЫ ПОКИНУТЬ ЗАВЕДЕНИЕ».

Глядя на кричащую и улюлюкающую клиентуру, галдящую на танцполе, Элизабет пришла к выводу, что в салуне «У Гарри Хилла» снисходительно относились к пьянствующим. Девушки-официантки ходили по залу. Она представила себе этих девушек через десять лет, когда расцвет юности пройдет и они изо всех сил будут пытаться пробиться в городе, который не знал и не заботился об их существовании. Сейчас они были нарядно одеты, кружились на танцполе в объятиях какого-нибудь потенциального клиента в его дешевом костюме и более дешевых туфлях, чувствуя себя красавицами бала. Но большинство мужчин пришли сюда только ради одного. В глубине души девушки, без сомнения, знали это, но держались храбро, как будто каждый из молодых и не очень молодых парней, с которыми они танцевали, был потенциальным мужем.

– Что нам теперь делать? – спросила Карлотта, когда двое мужчин, широко улыбаясь, подошли к ним.