Кинжал Клеопатры

Элизабет попыталась представить, как эти иссохшие руки обнимают какую-нибудь неудачливую проститутку, которую ему удалось нанять. Неудивительно, что многие из них сильно пили.

– В котором часу это было?

– Было около трех – луна только что вышла из-за облаков, большая и яркая, как день. Я сидел на своем обычном месте – вон там, – сказал он, указывая на пару крепких причальных столбов, обмотанных толстой веревкой. – Я как раз натягивал свой гамак. И тут услышал шум позади себя. Что-то заставило меня обернуться, и я увидел, что этот парень что-то тащит через плечо.

– Вы смогли разглядеть, что это было?

– Я думал, это мешок с зерном или чем-то подобным.

– Что он с ним сделал?

– Он дотащил его до края 17-го пирса и столкнул в воду. В то время это показалось мне странным, но у меня была бутылка, и я больше не думал об этом. – Сняв свою потрепанную шерстяную шапочку, он почесал затылок. Белые хлопья слетали с его сальных седых волос и оседали на плечи.

Элизабет отвела взгляд и кашлянула.

– Вы можете его описать?

– Не разглядел вблизи, но он напомнил мне большую птицу.

– В каком смысле?

– На его голове были перья – по крайней мере, мне так показалось.

– Перья?

– Да. Похоже на головной убор – вроде тех, что носят индейцы.

– Что-нибудь еще?

– На нем был плащ – старомодный, с отворотами, что ли.

– Какого он был роста?

– Довольно высокий вроде бы.

– Вы заметили в нем что-нибудь еще?

– Немного громоздковат, э-э-э, хотя из-за плаща сложно сказать.

Она выудила из своей сумки еще несколько монет и вложила их ему в руку. Его кожа была грубой и шершавой, напоминая потертую веревку.

Он приподнял свою шляпу.

– Вы очень добры, мисс. Действительно, очень добры.

– Не думаю, что смогу убедить тебя потратить их на еду вместо выпивки.

Он ухмыльнулся, и она пожалела, что он это сделал. Его зубы (или то, что от них осталось) были похожи на гниющие доски причала – изъеденные и изношенные, покрытые серыми пятнами от возраста.

– Спасибо вам за вашу помощь, мистер…

– Зовите меня Морской волк. Все так делают.

– Спасибо вам, э-э, Морской волк.

Он снова приподнял шляпу и неторопливо вернулся на свое место на пирсе, хотя ноги у него были такие кривые, что это больше походило на прыжок и ковыляние.

Глядя ему вслед, Элизабет задавалась вопросом, насколько он был дряхлым из-за возраста и тяжелой работы, а насколько из-за пьянства и разгульного времяпрепровождения. Он был примером того, насколько человеческое тело может быть изуродовано временем и тяжелым трудом, но было способно продолжать жить. Это был урок выживания, хотя и не из приятных. Нью-Йорк был полон таких людей, как он, которых жизнь сломила. Они сильно цеплялись за тот уровень существования, до которого опустились. Тот же самый город, который странным образом заставил их выживать, также и взрастил их. На его обширном полотне нашлось место для самых разных существ, больших и маленьких, от избалованных пуделей из роскошных особняков на Пятой авеню до самых низменных паразитов, шныряющих по грязным подвалам многоквартирных домов в поисках гниющих объедков. Жизнь во всех ее крайностях была характерной чертой Нью-Йорка в Золотой век – как, к сожалению, и убийство.

Глава 48

Он стоял в начале Баярд-стрит, прислушиваясь к пьяному пению, доносившемуся из унылого салуна на углу.

Подрались в клочья субботней ночью.
Новость по газетам тотчас разнесли.
Ружья, пистолеты, дубины и хлысты.
Кипяток и старые бруски
На другой берег Иордана их привели.

Он хорошо знал эту песню. Она была посвящена последней крупной драке между соперничающими уличными бандами «Бауэри Бойс» и «Дэд Банни», произошедшей 4 июля 1857 года. Беспорядки продолжались два дня, а перестрелки – неделю, что положило начало распаду городских уличных банд.

Снимите старое пальто и закатайте рукава,
Улица Баярд для прогулок страшна.
Снимите старое пальто и закатайте рукава,
Чтобы войти в шестой «кровавый» округ, отвага нужна.

Как и любой другой житель Нью-Йорка, он хорошо знал эту историю. В городе было лишь немногим менее неспокойно, чем в те бурные дни – банды, возможно, и не разгуливали по улицам, но преступность не уменьшилась, и бедняки по-прежнему жили в отчаянной нищете.

Облезлая желтая собака прокралась мимо него, опустив голову. В ее усталой походке сквозило смирение. Когда-то он чувствовал себя таким псом, но больше нет. Осматривая улицу с наступлением темноты, он глубоко вздохнул. Он стоял на краю величия. Огромный и могучий город лежал у его ног. Его деяния были у всех на уме, на устах. Даже сейчас он чувствовал это. Языки сплетничали в гостиных и коридорах, в дверных проемах и витринах магазинов. Он вдохнул ночной воздух, сладкий от приближения осени, но прямо под ним скрывался зловонный запах разложения и отчаяния.