Кира в стране дирижаблей

«А я говорил ей. Я говорил ей, что если хоть еще раз она приедет сюда, то пожалеет об этом. Что она сказала тогда? Тогда, в тот раз, уезжая со своим новым хахалем за границу… «Прости»? «Сердцу не прикажешь»? «Спасибо за понимание»? А если я устал понимать. Если я, черт возьми, устал поступать правильно! Ты, Мари, моя бывшая, моя старая любовь. Ты предала меня! Ты уехала с ним, и что теперь? За что ты так со мной? Впрочем, у этого нет никаких «за что», у этого нет объективных причин, кроме той, что ты – эгоистичная тварь! Ведь я просто хочу, чтобы меня любили! Но не я отомстил тебе! Само небо убило тебя, а я просто доделал его работу. Небо! Слышишь меня, Мари? А? Теперь ты ничего не слышишь… знаешь, если бы я веровал, то сказал, что это Бог наказал тебя, что справедливость есть! Но справедливости нет, как нет и Бога, а если он все же есть, то он просто устал от нас. Поэтому приходится все брать в свои руки… Теперь-то я научился. Все, что было во мне – наитупейшая безысходность. А ведь так хотелось, чтобы хоть кто-то был готов ради меня делать то, на что я готов ради других, чтобы не я один страдал… Почему именно мне досталось нести всю боль человечества? Иногда мне кажется, что я один способен вообще хоть что-то чувствовать, отсюда вся эта ненависть… а люди только и способны – развлекаться, дрочить и спариваться… за что их любить? И в их унылой мещанской жизни, если и происходит хоть нечто уникальное, единственная их реакция – сфотографировать это. И то, фотографии будут выкинуты или потеряются во время очередного переезда… Люди слишком просты, слишком поверхностны. Ты, Мари, была именно такой. Я – твоя игрушка, которая тебе надоела. Люди умеют только потреблять, пользоваться друг другом. Ты не представляешь, что я чувствовал? И все что я мог – это превращать свои страдания в слова, которые никогда не будут произнесены. И поэтому я плакал. Слезы – это всегда жалость к себе. Но я атрофировал слезные железы. Убить в себе жалость. «Спасибо за понимание»! На хрен мне твое понимание? А если я не хочу вообще больше ничего понимать? Я просто пытаюсь понять, ЧТО СО МНОЙ НЕ ТАК? Дело не в самооценке, которая, кстати, у меня страдает из-за кучи комплексов и внутренних сомнений, которые дерут меня изнутри. Но объективно: я не урод, я достаточно умен, да не так, как люди моего круга, но умнее многих, я богат, и пусть это богатство отца, я – наследник, я из знатного рода, но это не играет никакой роли, по сравнению с моими личными качествами. В тот раз, когда тебе нужно было оплатить лечение, помнишь, кто это сделал? А знали мы друг друга меньше месяца, Мари… Так скажи мне, неужели меня не за что любить? Разве любовь не дар, которым, ты так разбрасываешься… А ты только думала о собственном благе. Твой покой и твой комфорт для тебя важнее всего, важнее чувств других. Что ж, я подарил тебе покой. Ты умерла во сне, хотя этого не заслуживала. Я бы хотел, чтобы ты мучилась перед смертью, я хотел, чтобы ты увидела мои глаза в последний раз и знала, что это я убил тебя. Ведь я старался ради тебя, старался строить наши отношения. И говорил, что ты – в последний раз, что больше не полюблю и не доверюсь, что любить – это труд. От моей любви не вырастают крылья. Моя любовь – гвозди, гиря, наковальня. Она душит меня. Я старался, но у меня опять не получилось… «Спасибо за понимание»!!! Меня воротит от этих культурных слов и прилизанных формулировок. От этой чертовой толерантности! Как бы кого ни обидеть! Новая этика, новая искренность… Все вокруг новое, только я и мир остались старые, и я не знаю как в нем жить! На самом деле мне просто в очередной раз не повезло. Так уж сложилось, что это случается слишком часто. Может вообще на настоящую любовь способны не все? Что ж ладно… мне было не так больно… во всяком случае не больнее, чем после расставания с первой девушкой. Похоже, что я научился жить с этим чувством потери. Потерпи, говорю я себе. Но с каждым разом любить все труднее. Каждая новая девушка отнимает часть меня. И в конце не останется ничего. Я взрослею и те, с кем я знакомлюсь, тоже становятся старше. Они проживали свои жизни без меня, и потому у них формируются свои привычки и взгляды, которые надо каждый раз учиться принимать. Но у меня, чем дальше, тем меньше сил. Почему никто не думает о том, что у меня тоже есть свои взгляды! С каждым годом они все больше костенеют, и мне все труднее подстраиваться под других людей! Поэтому я старался держаться за каждый шанс! Но ты все убила! Все кончено, маркиза де Феррер! Кто-нибудь посмотрите на меня! Ну ведь я не злодей! Я тоже заслуживаю счастья! Я хочу быть счастливым! Но только где его искать? Со сверстниками мне скучно, взрослые вызывают у меня омерзение, а в детях я разочаровался заранее, ведь рано или поздно они вырастут и станут такими же… И зачем их только родили? Зачем родили меня? Но снова говорит во мне жалость к себе. Я хожу кругами… Жалость! Я смотрю на них, на людей. Их жалко. И я ненавижу себя за жалость к ним. Ведь и этого они не заслуживают – никакой жалости: ни к себе, ни к другим. Их шапки с помпонами, безмятежно сложенные руки, дешевые сумки из кожзаменителя, магнитики на холодильниках… – эти люди всем видом вызывают к себе жалость. А я ее в себе убил. Слабость и бедность должны наказываться. А ты, Кира, не думала, что я такой? Верно? Жалость! Почему мне их жалко? Но я превратил свою грусть в злость, ибо лучше быть злым, чем слабым. Жалостью наполнена вся страна… О! что это за страна! Грязная, неряшливая, похожая на раскоряченные ноги кухарки, на водородную бомбу, да хоть на эти чертовы дирижабли, мать их! Что же это… что же это… что же это делается… Страна – где все вот так! Жирная страна, толстая страна, огромная страна! Как тетка! Как свинья! Тебя пучит, распирает живот! Тошнит! Ты выплевываешь своих детей за границу! Ты – лопух! Репень! Мать и мачеха! Мать-перемать! Как же так… что же это делается… Как любить мне тебя, объясни? Ты – большая страна, ты – толстая! Рвется соком проржавевшая сныть под колесами бронепоездов! Отрыгнет ветер в воздух листву, занесет она поезд и шпалы, будто не было тебя вовсе тут, будто ты – просто шлюха да шмара! На работу в районе шести ты уходишь, уложив спать в кровати. И спящему шепчешь: «Прости, прости меня, глупую матерь…» Мальчик глушит водку отца, когда тот тебя за сосцы схватит, но вскоре отстать от тебя решит и остыть. Ломки холода… Вымерший Омск… Черной кровью струятся цистерны… Тает купол у церкви, и воск оставляет кирпичные стены… За кого же пойдет война, если ты в поруганном платьице сидишь, поджав ноги, одна, и тихо в ладони ты плачешь? Ты одна – опустелый дом… Только по полю рассеяны маки… Я вхожу к тебе, сделав вдох, я вместе с тобой буду плакать… Нет! Как я мог так поступить с ними? Как! Как паскуда! Нет, Россссия – не тетка, не мать, а подросток, не наигравшийся в солдатиков! Жадный подросток! Злой! Злой! Это моя страна. Моя и Киры. Что, Мари, теперь ты поняла? Родина все помнит. Я тоже играл в солдатиков… Я солдатик моего отца. Мари бы все равно умерла. Но так это сделал я. Я тебя понял, но я не умею прощать. Ты мое прошлое, а я двигаюсь в будущее. Я отпускаю тебя. Отсечь все старое. Свое прошлое. От себя я отсек Мари, от Киры – Эрика. Он бы все равно остался калекой. Зачем ему жить? Чтобы его жалели? Жалость нужна слабым… Глупый Эрик робко прятал тело жирное в постели, Кира – это буревестник, вся она свободой дышит… буря мглою тучи кроет, тучных туч густые тени, покрывая всю больницу в окна лезли прямо к мертвым… И подует новый ветер… ветер веет… туч разливы, отражаясь над землею, над судьбой людей смеются… и раскаты мокрой грязи – всей весны прошедшей слякоть – небо гордо отражает, оставаясь все же чистым. Кира – это буревестник, только ей подвластно небо, и раскаты гадкой грязи не запачкают ей платья… Кира – это новый ветер, ветер ведь дитя свободы, и раскаты грома тоже… только в спину ей смеются… град горохом рассыпаясь, шаг ее – на грани срыва, и слюнявый дождь измызгал юбку, волосы разбрызгав… горький воздух в легких бьется, он наполнит силой мышцы, на борьбу, в которой сгинут неизвестные солдаты… звук бесструнной укулели наполняет возглас чаек… молний тысяча бесплодных отсветов вокруг сверкает… все вокруг любви подобно… Я сказал «любви»? но все же… неужели это правда? Только ей служить готов я, только в ней я вижу смысл! Только Кира – буревестник! Знаю, скоро грянет буря!»