Кира в стране дирижаблей

Но он не убийца! Он никогда до этого не убивал! Даже насекомых, которые его всегда до жути пугали… И в детском пансионате, когда его сверстники ловили жуков и отрывали им крылья или жгли лупой горки муравейников, он отворачивался с отвращением и ненавистью. Он не садист! Он ударил своего приятеля-однокашника, который поймав комара, отрывал одну за другой тонкие лапки. Комар был гораздо ближе сущности человека-тени, и может поэтому люди ему нравились куда меньше. Если рассуждать так, то убить человека становилось не таким сложным и ненормальным делом.

Но он не преступит черту! Ведь не преступит? Он не преступник? Во всяком случае не сейчас… Это уже произошло один раз давно или происходило все время, но постепенно. Опять же, в детстве, это было между ним и сверстниками, когда те обсуждали игры или телевизионные передачи, которые его не интересовали, но ему приходилось молчать, когда он в разговоре о кино путал слова «триллер» и «трейлер», и все смеялись над ним, а он решал, что лучше бы уж ничего не говорил, чем вот так позорился, и еще когда все они шли играть в футбол и вспоминали имена любимых игроков, а он не знал никого, да и играл плохо, ведь и это его не интересовало, но он был вынужден притворяться, чтобы ребята не поняли, что он – другой!

Так раз он другой, почему же сейчас он не сможет сделать это? Пусть даже из-за своих комплексов, из-за слабости – он это не отрицает… Он умен и умеет анализировать свои поступки и мотивы. И как раз по тому, что тень умен, он знает: в его поступках есть не только слабость, не только воля высшей силы, есть здесь и личный мотив.

А может им вообще движет глубокое, возвышенное чувство любви, рождающее в нем под нефом ребер ревность. Дело ли в ревности? Нет… не знаю… хватит думать… Тень открыл дверь.

Внутри была только одна кровать и куча техники вокруг. Техника протянула свои щупальца с присосками на концах к рукам и ногам девушки, лежащей на койке. Девушка была слабой. Она недавно перенесла очередную операцию.

Девушку звали Мари. Она спала и ни о чем не подозревала.

«Ну здравствуй» – хотел сказать тень, но не решился. Он застенчив, но Мари его и не услышала бы, так что оставим эту тривиальную надрывность театральным подмосткам. В этой одиночной реабилитационной палате никакой драмы не случится. Ведь она, Мари… она все равно уже наполовину мертва. И умерла бы и без его помощи. Он лишь…

Решительным движением тень повернул переключатель на аппаратуре. «Мари…» – только теперь имя не имело никакого значения.

Экранчик с бегущей линией пульса погас, как затерявшийся в страшном лесу светлячок, обернувшийся похоронным прямоугольником черной пустоты. Все звуки тоже исчезли. Теперь все.

– Прощай, Мари… – прохрипел тень.

Мари ни капли не изменилась, жизнь просто затихла в ней, как одинокий звук варгана в опустевшей комнате.

Тень вышел из палаты, собираясь уходить, но передумал. Нужно было сделать еще одно дело… В череде одинаковых дверей, он нашел ту, у которой уже стоял какое-то время назад с придыханием и волнением, чувствуя скорую встречу. Тогда казалось, что вместо легких у него разводы майских облаков. Теперь вместо облаков только седая пыль.

Эрик? Да, кажется его зовут так. Но это не важно. Для смерти имен не существует. Эрик спит ровно и безмятежно. Чистый и опрятный, почти розовый, как ребенок. Так даже и не скажешь, что он провел в больнице больше месяца. Выглядит он свежим и радостным. Эрику снится сон, о той жизни, которая ждет его за пределами больничной палаты. Он думает, что жизнь ждет его. И только тень знает, что в его снах нет никакого смысла. Сны Эрика – не более чем опиоидная блажь в центре макового поля…

Тень смотрит прямо в закрытые глаза с длинными ресницами. Красивое лицо. Именно такие мальчики в школе всегда были лучшими, лидерами и отличниками, они вели за собой. Они мечтали стать президентами и летчиками. Вечно правильные, вечно правые – именно таких тень не любил больше всего. Потому что такие, как Эрик, ненавидели его за слабость, за то, что он другой, за то, что он не убивает жуков и не может поймать мяч, стоя на воротах. Такие прилизанные мальчики называли его, тень неудачником и занудой. Они были выше и сильнее, никогда не болели и всегда ходили на физкультуру. Зимой – лыжи, летом – футбол.

Тень стояла так несколько минут, глядя, как юношеская грудь Эрика вздымается и опускается в последних минутах дыхания. Пусть он тоже умрет во сне. Тень ненавидела его, но он заслужил легкой смерти, потому что ничего плохого лично ему не сделал. Просто ему нужно умереть. Вот и все. Он ни в чем не виноват. Просто он должен остаться в прошлом, так же как в прошлом осталась Мари.

Тень взял подушку с соседней кровати и медленно опустил на спящее лицо – будто закрыл его фатой, а затем плотно прижал. Руки, как поршни, выпрямились, вдавливая подушку так, чтобы она перекрыла воздух.

Ему незачем жить, он все равно навсегда останется инвалидом. Он – часть своего прошлого, но тень не может позволить ему быть прошлым и в чужой жизни тоже. Да и зачем нужно такое искалеченное воспоминание?