Кисло-сладкое

– Он был неплохим человеком. Скучным, нудным, но не плохим.

Соня возмутилась.

– Он был замечательным!

– Да, конечно, тебе положено так думать. Ты его дочь, – она открыла тетрадь в кожаной потрепанной обложке, пролистала страницы. – Зачем он пришёл сюда и где взял ключи?

Соня замотала головой.

– Вас это волнует? Боитесь, что он что-то трогал без вашего позволения, может, даже украл?

Ольга Станиславовна вытянула конверт, затерявшийся между страниц, и резко захлопнула тетрадь. Серая пыль взметнулась так явственно, что Соня едва не расчихалась.

– Трогал точно. В этой комнате слишком много неподъемных для него знаний. Может, потому его сердце и не выдержало.

Соню возмутили высокомерие и циничность бабушки. Отец не мог похвастаться красивой родословной, у него даже высшего образования не было, но это не значит, что можно отзываться о нем так неуважительно.

– Не смейте так говорить. Инфаркт может случиться с каждым. Вы жестокая и холодная. Злая.

Ольга Станиславовна приподняла брови.

– Я злая, да. Но и ты, моя дорогая, не добрая. Истинная Колоницкая.

– Да неужели, признали во мне внучку? Теперь я Баранова.

– Конечно, Баранова, – она кивнула на живот, – и дочка твоя Баранова.

Соня поперхнулась возмущением, развернулась и вышла из комнаты. После той беседы они с бабушкой больше не разговаривали, только здоровались сквозь зубы.

Судорожно вздохнув, Соня отпустила это воспоминание. Папа никогда не нравился бабушке, мама частенько игнорировала его и не считалась с мнением. Даже не скрывала от Сони своего пренебрежительного отношения, а Соня охотно переняла эту манеру общения. Она не замечала за родителями особой нежности и привязанности, у каждого из них была своя жизнь, свои привычки и увлечения. Как и где они могли пересечься и стать супругами, так и осталось загадкой. Неужели любовь такая и есть? Бледная и выцветшая, состоящая из подавляемого раздражения, уступок и замалчивания? Такой любви Соня для себя не хотела и даже оправдывала маму в ее отношении к папе. Он сам виноват.

Ладно бабушка, спесивая и циничная, в конце концов не родственница, но она сама ничем не лучше. С отцом Соня вела себя по-свински. Приходила к нему, если ей было что-то нужно, просила денег, частенько забывая поблагодарить, считала это его обязанностью. Не терпела его вечного брюзжания, невежливо, порой откровенно грубо обрывала, когда он хотел поделиться переживаниями и недовольством. И самое главное – стыдилась его, когда он, пытаясь молодиться и выглядеть современным, позорил ее перед друзьями.

Она так и не попросила прощения у папы. Он умер в одиночестве, не зная, что его все-таки любили. Коряво, неумело и порой жестоко, но любили. Что стоило тогда, в семнадцать, просто выслушать и возмутиться за компанию, обозвать начальника козлом, а бухгалтершу воблой, признать, что его замучили и не ценят? Так ведь, скорее всего, и было, и пусть он сам заслужил такое отношение, она была обязана оставаться на его стороне. Всегда. Ведь в этом и состоит смысл семьи – поддерживать и быть рядом, что бы ни случилось, подставлять плечо и защищать от всего мира. Почему Кирилл овладел этим знанием интуитивно, а она добралась до него только сейчас, в тридцать пять лет?

Сможет ли она поступить так же, как папа? Если Юлька забеременеет, принять её решение, каким бы оно ни было? Она должна. У Юльки выбор есть, а у нее нет. Просто должна.

Соня поднялась, оглядела серую комнату. А ведь эта пыль не только скорбь и тоска, бордовые вкрапления – чувство вины, ее собственной вины и вины матери, осознавшей, что своего нудного и не слишком умного мужа она любила, только поняла это слишком поздно. И с этой виной ей жить так же, как и Соне. Жить и понимать: не договорила, не долюбила, не дообнимала.

На следующий день Соня дождалась, когда Тимур с Юлей уйдут в школу, Кирилл отвезет маму на прием к врачу, и вернулась в серую комнату. Открыла верхний ящик комода и нащупала связку ключей. Пора разворошить прошлое. Выйдя в коридор, Соня остановилась и прислушалась. Дом дышал, скрипел и стонал, но не разговаривал, а радио для разнообразия взяло передышку.

Дойдя до конца коридора, Соня остановилась у подножья деревянной лестницы, дети часто использовали нижние ступеньки как скамейку, но выше середины дерево на лестнице потемнело и покрылось пылью. Соня поднялась на самый верх и толкнула дверь. Она заскрипела и отпружинила ее ладонь обратно.

Соня перебрала ключи и остановилась на самом ржавом. На ее памяти чердак ни разу не открывался, но замок не выглядел ветхим, возможно, мама приходила сюда, когда в доме никого не было. Ключ погрузился в скважину со стоном, будто она вонзила его в живое существо, провернулся с трудом. Соня не вынула его, толкнула дверь, оставив ключ внутри.