Соня села прямо на пыльную крышку сундука и прослушала сообщение еще два раза. Первый раз она не разобрала слов, уловила только интонации и голос. Дослушав, медленно опустила телефон и только тогда заметила, что плачет. Марк прав, нужно бежать, последнее время она слишком глубоко погрузилась в воспоминания, он сам, между прочим, оттуда. Нужно прекратить эту переписку, обмен фотографиями, а теперь еще и звонки, пока не зашло слишком далеко и не стало привычкой, а еще хуже – потребностью. Пора возвращаться в настоящее. И снегиря она завтра же выбросит или заточит в сундуке среди бабушкиных игрушек. Там ему и место.
Свет, льющийся через круглое окно под потолком, взял на себя роль прожектора, очертил фигуру Нади, выделил её в затемнённом зале магазина. Соня нарочно спряталась от глаз посторонних. При всей своей любви к публичности, не хотела, чтобы кто-то видел, как на нее влияет музыка Нади. Первый раз Соня списала на минорный момент и свое подавленное настроение, второй – на трогательный текст, а потом поняла, что это не случайно. Ей суждено реветь, когда Надя берет в руки гитару. Сегодня посетители магазина получили возможность услышать исполнение легендарной песниcontentnotes0.html#note_6, приближенное к оригиналу. Удивительно, голос у Нади понизился, раскрасился хрипотцой и влился в музыку, словно дополнительный музыкальный инструмент.
Соня тихо и неподвижно плакала, вытирала слёзы, когда они достигали подбородка, и снова обхватывала себя руками, так разрастающаяся в груди дыра хотя бы не выходила за пределы тела, грозясь поглотить окружающих мутно-серой печалью. Это было болезненное блаженство. Остро и приятно, как светлая грусть, необходимая, чтобы ощутить все краски жизни.
Как можно так играть? Это же волшебство какое-то. Она так не сможет, а стоит ли пытаться, если ей никогда не достичь совершенства? Надя закончила, простояла неподвижно почти минуту. Это время ей требовалось, чтобы возвратиться в реальность и снова стать обычной девушкой.
Вернув гитару на стену магазина, она приблизилась к Соне.
– Опять ревешь?
Соня кивнула и рывком втянула воздух.
– Хотела бы я так же играть.
Надя глубоко засунула руки в карманы и пожала плечами.
– Почему нет? Просто научись. Это легче, чем прыгать с парашютом.
– Я так не смогу, – растопырив пальцы, Соня продемонстрировала длинные острые ногти, – и не с моим маникюром.
Надя вытащила руку, сжала кулак и поспешно спрятала обратно в карман. Соня еще в первый день рассмотрела мелкие белые шрамы на костяшках её пальцев. Такие она видела у боксеров и драчунов в школе – поджившие следы драк. Спрашивать не решилась. Может, ее новая знакомая как раз какими-нибудь единоборствами занимается и стесняется этого.
Надя вообще производила странное впечатление. Миниатюрная и симпатичная, но всегда в нелепых широких футболках и джинсах откровенно мужского покроя. Короткая стрижка, как ни странно, делала ее женственнее, открывала тонкую шею, аккуратные уши с колечками сережек. Глаза казались выразительнее и одновременно печальнее из-за привычки Нади красить только нижние ресницы. Пугливая и молчаливая, она могла резко и грубо ответить, если кто-то её затрагивал. Знала заковыристые ругательства, не сочетающиеся с ее миловидным лицом. Почти всегда странно печальная, погруженная в мысли, могла засмеяться громко и как-то внезапно. В ней уживались две личности, и когда верх брала одна, другая уходила в подполье, но выскакивала неожиданно, как черт из табакерки. А еще у Нади были татуировки и пирсинг. Соню она интриговала.
Надя оглядела маникюр Сони и улыбнулась.
– Ну да, когти тогда точно придется срезать.
– Я пока не готова с ними расстаться, – она двинулась в сторону дверей. – Пойдём?
Надя оглянулась, кивнула владельцу магазина, перевела взгляд на гитару и попрощалась с ней таким же кивком, только полным искренней печали. Надев теплую парку, замоталась шарфом по самые уши. Соня придержала дверь, позволяя Наде проскользнуть под её рукой, и вышла следом.