Наконец Никсон решился пойти по пути вьетнамизации, и я согласился с этим, хотя моим первым инстинктивным порывом было осознание того, что опасность пути вьетнамизации заключалась в том, что чем больше мы выводим войск, тем больше общественное давление будет требовать от нас вывести войска. А потом окажется крайне сложно синхронизировать рост вьетнамского потенциала и возможности противостоять с учетом темпов наших переговоров. Это был преследовавший нас вопрос, а Уинстон и я знали, что Ле Дык Тхо будет продолжать задавать его. А его смысл был таков: «Что заставляет вас думать, что если вы не могли победить нас с 500 000 солдат, то вы можете победить нас, заменив 500 000 американских солдат на южновьетнамские войска, которые уже там есть?» И у нас не было ответа на это вплоть до наступления 1972 года, в котором мы показали им, что может быть сделано, когда США играют вспомогательную роль.
На самом деле мы чувствовали, что со временем южновьетнамские сухопутные войска будут достаточно сильны, более или менее играя самостоятельную роль. Тем временем американский народ увидит достигнутый прогресс, и мы могли бы таким образом сохранять внутреннюю поддержку нашей политики.
Северные вьетнамцы были чрезвычайно умелыми в выдвижении своих предложений с небольшими вариациями и всегда используя американскую внутреннюю ситуацию. Был, к примеру, один период, когда северные вьетнамцы опубликовали предложение из семи пунктов на официальных переговорах, а затем передали нам секретное предложение из девяти пунктов. И мы тогда сказали: «Что вы хотите обговаривать, семь или девять пунктов?» – «Мы хотим обсуждать девять пунктов». Но публично они продолжали говорить: «Почему американцы не отвечают на предложение из семи пунктов?» А мы уже были готовы отвечать на предложение из девяти пунктов.
Много времени было потрачено на эти пункты, и, когда мы подступили к нашему ключевому пункту – готовы ли вы к прекращению огня, оставить существующее правительство на своем месте, провести выборы в течение очень короткого периода времени, – они каждый раз отвергали это.
Таким образом, мы чувствовали, что нам нужно вести переговоры не только для того, чтобы попытаться положить конец этой войне, но и убедить американский народ в том, что мы серьезно относимся к заключению мира. Мы были ограничены в своих действиях, потому что до тех пор, пока переговоры были секретными, мы не могли продемонстрировать, что успели сделать. Но если бы мы сделали переговоры открытыми, мы бы сразу попали под давление со стороны этих групп, которые утверждали, что мы занимаем слишком жесткие позиции; они были убеждены в том, что самая главная цель состояла в том, чтобы мы прекратили войну, и им было все равно, на каких условиях.
Конечно. Конечно.
В мае 1971 года мы выдвинули предложение, которое в основе своей и стало окончательным соглашением.
Потому что они полагали, что смогут нанести нам поражение или, по крайней мере, вымотать нас.