Китайская классическая поэзия

УКОРЯЮ СЫНОВЕЙ

Уже сединою
виски у меня покрылись.
И мышцы и кожа
свою утратили свежесть.

Хотя в моем доме

и пять сыновей взрастает,
Но им не присуща
любовь к бумаге и кисти.

Шу — старшему сыну

исполнилось дважды восемь,
По лености вряд ли
соперник ему найдется.

В пятнадцать Сюаня

Конфуций «стремился к книге»,[59]
Сюань же, напротив,
не терпит искусства слова.

Дуаню и Юну —

они близнецы — тринадцать,
Недолго обоим
шестерку спутать с семеркой.

А младший мой, Тун-цзы,

которому скоро девять,
Тот только и знает,
что груши рвать да каштаны.

Коль небо судьбою

меня одарило этой,
Осталось прибегнуть
к тому, что содержит чарка.

ПЕЧАЛЮСЬ О МОЕМ ДВОЮРОДНОМ БРАТЕ ЧЖУН-ДЭ

Я в скорби глубокой
брожу по старому дому.
Печальные слезы —
в них отклик мой любви!

О ком я печалюсь?

И сам себе отвечаю:
Мой друг незабвенный
сошел в девятую тьму...[60]

Одежду печали

ношу я по сыну дяди,
Но были мы словно
родные братья с тобой.

Когда я, прощаясь,

в руке держал твою руку,
Я мог ли подумать,
что первым исчезнешь ты!

Веление рока

никто изменить не властен,
И вот не хватило
земли для твоей горы.[61]

Ты матери дряхлой

оставил одни страданья.
Двум маленьким детям
опора еще нужна...

Таблиц поминальных

две в тихом пустом покое —
Ни днем и ни ночью
не слышно плача у них.

И пыль накопилась

на ваших с женой циновках.
Травой прошлогодней
зарос без присмотра двор.

Ступени у входа

не знают следов привычных,
Но в роще деревья
как будто хранят твой взгляд.

Ты скрылся, покорный

пути земных превращений,
И в мир не вернешься,
чтоб снова облечься в плоть...

Я медлю и медлю

уйти от этого дома.
Печалью, печалью
полна стесненная грудь…

ВТОРЮ СТИХАМ ЧЖУБУ [62] ГО

* * *