Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Большие умы становятся выдающимися не столько благодаря ответам, которые они изыскивают, сколько из-за вопросов, которые они ставят. У проблемы, поставленной Нидэмом, нет легкого разрешения. Сам Нидэм и его сподвижники намекали на то, что развитие китайской науки тормозилось сочетанием конфуцианства (с присущим ему упором на социальную этику) с централизованными и иерархичными бюрократическими институтами. По своему парализующему воздействию конфуцианство было похоже на средневековое богословие, доминировавшее в Европе до наступления эпохи Просвещения. Китай изобретал всевозможные новшества, но при этом избежал промышленной революции. Его политическая изоляция при династии Цин и дефицит внутренней интеллектуальной и технологической конкуренции блокировали развитие абстрактного мышления. Оппоненты этой точки зрения, напротив, настаивали на том, что сам вопрос Нидэма оказался характерным продуктом XX в.: он был сформулирован в то время, когда историков больше всего интересовала неспособность Китая модернизироваться теми темпами, которые диктовал Запад. Учитывая нынешнюю динамику развития Китая, отнюдь не очевидно, доживет ли вопрос Нидэма до XXII в. Все будет зависеть от того, удастся ли китайцам удержать и привлечь новые поколения отлично подготовленных ученых и инженеров постнидэмской эры и сумеют ли они сформировать такие институты и такую интеллектуальную среду, в которых научные исследования будут процветать. Причем, как представляется некоторым наблюдателям, положительные ответы на оба этих вопроса далеко не гарантированы.

Если бы ханьский философ Ван Чун (I в. н. э.) был жив сегодня, то он (как и подобные ему критические умы), несомненно, вошел бы в нарождающееся сообщество интеллектуалов-исследователей. Этого бедняка, самоучку и вундеркинда — рассказывают, что он, просто пробежав глазами, запоминал наизусть целые книги, которые были ему не по карману, — называли первым китайским скептиком и рационалистом. Его трактат «Критические рассуждения» («Лунь хэн»), из которого сохранилось более восьмидесяти глав, затрагивал широкий круг интересовавших его предметов: историю, философию, политику, литературу, фольклор, естествознание. На первый взгляд кажется, что Ван Чун выступает в роли адвоката дьявола, готового спорить со всеми и обо всем. Он нападает на Конфуция и Хань Фэй-цзы, на золотые времена древних, на всех, кто боится призраков и демонов или верит в бессмертие. Причем, занимаясь этим, Ван Чун, в отличие от многих своих современников, выстраивает свои аргументы с методологической четкостью и для каждого утверждения требует эмпирических доказательств. В неослабном стремлении опровергать чужие взгляды он может показаться современному читателю не совсем последовательным — действительно, иногда он противоречит себе или попадает в порочный круг. Но сам его стиль для того времени был по-настоящему революционным.

Ван Чун отвергал распространенное представление о том, что в природных явлениях, таких как гром, молния или причудливые создания, упомянутые ранее, следует видеть предупреждения Небес (природы) о том, что люди нарушают положенный для них уклад. Почти все, что происходит в природном и человеческом мире, Ван Чун приписывает циркуляции разнообразных форм и потоков ци. Природа действует спонтанно, ей не нужно руководство небес. Философ не признает наличия у Неба какой-то «воли» (тут мы прощаемся с нравственной вселенной, выстроенной по принципу «действие — реакция»); он опровергает мнение о том, что все происходящее с нами предопределено Небом или сверхъестественными силами. Тем не менее Ван Чун убежден, что существуют различные виды рока (мин) и, как бы вы ни старались повлиять на свою личную фортуну или на пути государства, результат будет зависеть исключительно от судьбы, благосклонной, враждебной или безразличной к вам. То, как складывается ваша жизнь, а также то, как вы реагируете на события, предопределено ци, полученной вами от рождения. Врач может прочитать вашу судьбу по структуре костей. Сколько мы проживем, задано с рождения, а когда мы умрем, наши «пять органов» попросту сгниют («Лунь хэн», 62).

Таким образом, Небо, по крайней мере согласно Ван Чуну, бездействует и безмолвствует. У него нет ни рта, ни глаз («Лунь хэн», 54). Если вокруг творятся странности, то нужно понимать, что это просто метаморфозы наполняющих мир жидкостей и паров. Иначе говоря, не стоит бояться драконов и природных аномалий, тем более что и такие трансформации всегда сменяются чем-то иным: