Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

В книге под названием «Война Мао против природы» (2001) историк и энвайронменталист Джудит Шапиро выдвигает захватывающе смелую гипотезу о том, что дурное обращение с народом и насилие над природой зачастую взаимосвязаны. Что же касается благосклонного отношения к природной среде, то экологи, пожалуй, чересчур поспешно апеллируют к восхваляющему гармонию китайскому философскому прошлому, ибо их упования полностью опровергаются чудовищным разорением природы, происходившим в Китае в XX в. Человечество во все времена стремилось покорить природу, и социалистический Китай в этом явно не одинок. Тем не менее трудно понять, как вообще природный мир мог благоденствовать и процветать, если вся власть в стране сосредоточивалась в руках абсолютного монарха, ведь подобные ситуации всегда несут в себе риск злоупотреблений. «Хуайнаньцзы» высказывается на этот счет вполне красноречиво: «Когда правителю нужна одна доска, министры срубают целое дерево. Когда правителю нужна одна рыба, министры осушают целую реку» («Хуайнаньцзы», 16.51)[134]. Вместе с тем, если бы абсолютный монарх или однопартийное государство вдруг сделали бы своим приоритетом устойчивое развитие и защиту внешней среды, то они могли бы, по крайней мере в теории, добиваться этого эффективнее, чем позволяют нудные демократические процедуры.

Когда речь заходила о завоевании природы, лексика древнекитайских философов была не менее жесткой, чем у Мао: деревья, как и политических противников, требовалось «атаковать» (в классическом китайском в этих контекстах используется один и тот же глагол). Столь же заметна в китайской истории освоения природы и нехватка гармонии. Династические летописи в мельчайших подробностях описывают стихийные бедствия; но при этом интерпретация того, что считать стихийным бедствием, и раньше, и теперь зависела от усмотрения политиков. Связь между частотой природных катастроф и политической стабильностью выглядит далеко не случайной. Одновременно стоит признать и то, что далеко не все крупные строительные проекты, оставившие заметный отпечаток на китайском ландшафте, относятся к нынешним временам. В свое время строительство системы водных путей, известной как «Великий канал» и тянущейся на 1800 километров, было не менее грандиозным, чем недавнее возведение гидроэлектростанции «Три ущелья» («Санься»). Кстати, «Великий канал», построенный во времена династий Суй и ранней Тан, до сих пор остается важной экономической артерией, соединяющей плодородную пойму реки Хуанхэ и сельскохозяйственные земли центральной равнины и южного региона Цзяннань.

Нет сомнений, что проповедь гармоничного сосуществования с природой и уважения к ней составляла одну из важных характеристик традиционной китайской философии. Довольно спорным, однако, остается вопрос о том, до какой степени подобные морализаторские теории отражали истинное положение вещей. Не будем забывать: большинство рассматриваемых в этой книге авторов рассказывают о том, каким миру надлежит быть, а не о том, каков он есть. Можно даже усилить этот аргумент, предположив, что за пространными рассуждениями философов о гармоничном симбиозе человека и природы стоит, скорее всего, тот факт, что на самом деле никому в их окружении до природы не было никакого дела. Впрочем, опять же сводить высокомудрых философов к никчемным моралистам, утверждающим прямо противоположное реальности, — это, пожалуй, слишком. Как бы то ни было, ясно одно: экологически ответственное природопользование и резонанс между человеческим и природным действительно занимали в китайской мысли заметное место. Это видно из размышлений о том, как обратить природу на пользу человеку, а также о том, насколько в потреблении ресурсов важны умеренность и своевременность. В конце концов, эксплуатация природы и забота о ней — взаимодополняющие противоположности, инь и ян.

Само понятие экологической консервации не является ни современным, ни западным. Критические замечания, касающиеся разумного использования природных ресурсов, регулярно встречаются в философском дискурсе Китая (а также в ритуальных календарях) уже с III в. до н. э. В «Сюнь-цзы» в качестве примера приводятся «законы мудрого правителя», дающие общее представление об этом нарративе, в центре которого оставался в основном выбор правильного времени для той или иной человеческой деятельности: