Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Илл. 7.4. Реконструированный сейсмограф Чжан Хэна

В современном мире стихийные бедствия сохраняют не меньшую политическую значимость, чем в далеком прошлом (и, конечно, речь не только о Китае). Последствия природных аномалий гулко отзываются в политике — словно само Небо периодически бросает вызов гармонии в обществе, образуя в нем тектонические разломы. Люди обязательно должны видеть на месте очередной катастрофы представителей государственного и партийного руководства, местных чиновников, подразделения Народно-освободительной армии Китая, оказывающих физическую помощь и моральную поддержку. Разрушительное землетрясение в густонаселенном шахтерском городе Таншань, произошедшее 28 июля 1976 г. и унесшее, как считается, более двухсот пятидесяти тысяч жизней, многими расценивалось как предвестие смерти Мао, скончавшегося 9 сентября того же года. Означало ли оно конец очередного династического цикла, пусть даже на этот раз революционного? (Уместно напомнить, что ранее в том же году умер Чжоу Эньлай[133].) Великое Сычуаньское землетрясение 12 мая 2008 г., в котором погибли или пропали без вести восемьдесят семь тысяч человек, а пять миллионов остались без крова, обнажило как достоинства, так и недостатки тех, кто находился тогда у власти. Государство и волонтерские организации, преодолевая последствия катастрофы, объединились в те дни в беспрецедентных усилиях, заручившись горячим содействием как внутри страны, так и за рубежом. Но одновременно беда обнажила масштабную практику некачественного строительства: тысячи зданий, включая жилые дома и школы, обрушились, погубив множество людей. Вину за все это частично возложили на коррумпированных местных чиновников и недобросовестных подрядчиков, а родителям, потерявшим детей, партийные органы либо заткнули рты, либо заплатили. Уподобляясь тем, кто занимался толкованием природных аномалий в императорском Китае, коммунистические власти продвигали собственную версию причин и следствий. В Древнем Китае, как и в большинстве современных обществ, было много разных точек зрения на то, каким путями лучше следовать, управляя обществом. Однако, когда правители сходили с правильного курса, природные знамения толковались однозначно:

Согласно традиции, государство, забывшее о Дао, ждут ураганы и эпидемии, проливные дожди повалят деревья. Инь и ян будут подниматься, и непредсказуемо; лето будет холодным, а зима теплой; плоды станут созревать весной и расти осенью; Солнце и Луна утратят яркость; звезды и созвездия собьются с пути; люди начнут страдать от различных болезней; в государстве произойдет множество неблагополучных событий; люди не смогут проживать отведенную им природой жизнь, а злаки не смогут созревать («Хань ши вайчжуань», 2.30).

Окружающая среда

Представление о том, что природа (прежде всего китайское Небо) говорит и действует, откликаясь на человеческие поступки, выглядит вполне современно. Резонанс между человеком и природой — холистическое понимание сущего как единого целого — это постоянный сюжет экологической этики, для которой взаимозависимость человеческой активности и судеб природного мира выступает важнейшим принципом. С некоторых пор устойчивое развитие и забота об окружающей среде превратились в непререкаемое кредо для правительств всех политических ориентаций как на Востоке, так и на Западе. Поэтому, пожалуй, неудивительно, что в последнее время некоторые стали обращаться в этом ключе к философам Китая, подчеркивая, что китайской мысли издавна была присуща глубокая экологическая озабоченность. Сторонники такого подхода настаивают на том, что китайские философские и религиозные традиции предлагают весьма подходящую рамку для выстраивания отношений между человеком и средой, поскольку они исходят из «единства Неба и человека» (тянь жэнь хэ и) и намечают альтернативу человеческому доминированию над природным миром, показывая, что человек далеко не всемогущ. Так, Великий Юй перегораживал большие реки и разводил малые ради выгоды Поднебесной, однако не мог заставить их течь на запад («Хуайнаньцзы», 9.17).