Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

— Для воды, верно, нет разницы, куда ей течь — на восток или на запад; но нет ли разницы течь ей вверх или вниз? Так вот, добро, заложенное в задатках людей, можно уподобить стремлению воды стекать вниз. Нет людей, у которых было бы что-то недоброе, заложенное в них. Нет и воды, у которой не было бы заложенного в ней стремления стекать вниз. Представим себе, что вот сейчас здесь перед тобой вода. Можно заставить ее подняться выше лба, если взбить и взбрызгивать ее. Если действовать на нее сильным напором, то можно заставить ее оказаться на высоте горы. Но разве такова сама природа, заложенная в воде? Если говорить о ее силе, то она действительно такова. Но и природа человека подобна тому же, и его можно заставить быть недобрым («Мэн-цзы», 11.2).

Эти две реплики прозвучали в самом известном древнекитайском диалоге о природе человека. Собеседниками были Мэн-цзы (IV–III вв. до н. э.), самый влиятельный мыслитель в классической конфуцианской традиции после Конфуция, и Гао-цзы, известный нам только по прениям с Мэн-цзы. Мы уже знаем, что китайские учителя философии могли многое сказать о том, как быть правителем. Но ими активно обсуждался и другой важный вопрос: как быть человеком? Описывая идеал благородного мужа, или цзюньцзы, Конфуций определял суть человека в основном через ее социальные проявления: людям, полагал он, следует неустанно воспитывать себя и стремиться к вовлеченности в общественную жизнь. Его главной целью было прояснение ритуалов и правил, которые помогли бы людям разобраться в социальных взаимоотношениях и подобающим образом участвовать в делах общества. Но достаточно ли видеть в человеке лишь участника социальной ролевой игры? Одинакова ли природа всех людей? И как ведут себя люди в качестве индивидов?

Большинство китайских мыслителей были единодушны в том, что люди в первую очередь есть социальные животные. Даже те, кто утверждал, что для правильной жизни следует уйти от мира, порой вынуждены были сомневаться в своих установках, признавая, что человеческая природа организуется или организует себя в отношениях с окружающей средой, людьми и социальными структурами. В целом мыслители-конфуцианцы считали, что человек способен к самосовершенствованию: «Лишь самые умные и самые глупые не могут измениться» («Лунь юй», 17.3). Вопрос заключался не в том, можно ли дать человеку такое образование и воспитание, чтобы он стал достойным членом общества, а в том, как это лучше всего сделать. Согласно преобладавшей точке зрения, человеческий характер должен формироваться обучением и воспитанием, а также семьей. Некоторые настаивали, что ученичество у мастера и тщательное взращивание характера требуют жесткой дисциплины и что для обуздания человеческих желаний необходимо изучение ритуалов древних. Но Мо-цзы и его последователи сомневались: только ли в семье должен социализироваться человек? Радикальные даосы, в свою очередь, вообще не видели никакого смысла в том, чтобы шлифовать людей в контексте семьи или государства. По их мнению, на первое место нужно ставить не жизнь в гармонии с другими, а обращение внутрь и гармонию с самим собой. В этой многоголосице представлений о том, как человеку преуспеть в окружающей его жизненной среде, прослеживается, однако, общепризнанный тезис: без других нет себя, без себя нет других. Независимо от того, считать ли человека частью социального или природного порядка, люди обретают (или теряют) персональность только в отношениях с другими людьми и сторонними вещами.

Природа человека

Конфуций мало говорил о людской природе. Он подчеркивал важность человечности, или гуманности (жэнь), в которой видел сострадание и любовь к ближнему («Лунь юй», 12.22). Высоконравственный человек должен добросердечно относиться к другим, даже не получая взаимности: «Не беспокойся о том, что люди тебя не знают, а беспокойся о том, что ты не знаешь людей» («Лунь юй», 1.16, 14.30). Благородный муж, заботясь о своей репутации, всегда сочувствует другим и стремится помочь. Конфуций сформулировал свою версию золотого правила нравственности так: «Не делай другим того, чего не желаешь себе» («Лунь юй», 15.24).