Клад

А теперича я, старшина, из-под ихних речей отвлеку разговор на собак. По-другому нельзя: забуксую потом на тебя содержанием мыслей…

Ежели в чем и случился мастак Панайот до своей умиграции в Габрово, проявлял он сноровки как псовый заводчик. Подвизался муштровкой охотных пород, потому и из Ловеча снялся в далечные высылки. Торговать просто так нюхачами показалось ему недовольно, и решил он обстряпать побочные прибыли. Запродаст даровитого псенка ловцу, а как встанут командой в отстрел, притаится в кустах за подковой соседней излучины и трофейцы в обман стережет. Вот уцелит охотник мясистую птицу, а пощупать ее не доможется: чуть раздастся бултых, маскировщик чирикнет сигнал, перепелкой навзрыдной прикинется, после тенью затихнет и плёски волнистые слушает. Потом беспомешно воспримет подмоклую дичь, барбоса за холку потреплет, сунет ветку в клыки да и вплавь отсылает назад. Что ж такое, дивится хозяин, вроде прыснулся в воду и даже достал, а принес мне корягу гнилую?

Чтоб не портить себе репутации, исполняли подельники трюк не подряд. Только смоют легавки сомненья прилежным трудом, Панайот навещает крастелем кустарники. Тем себя над людьми и забавил. С остроумных его авантюр прибавлялось к доходам на толику – капитал никакой, баловство да разменные мелочи. Но такие, что стоили громче монет, прибавляя усладу крамолы к его сокровенным тщеславиям: заработать на глупости ближних – ведь это для наших амбиций вкуснейшее самое лакомство!

Вот оно и застряло взадых Панайотовой глотки, когда пораскрылись его бутафории.

Тут смешное тебе расскажу: погорел удалец на пустяшном поносе. Да еще не своем, а чужом! Одного из стрелков прихватила невмочно внезапность, и забрел он в стеснительных корчах аккурат к присвоительным зарослям. На фатальном на этом расстройстве Панайотовый бизнес и скрякнулся. Понамяли пройдохе бока и в добавку к физическим ранам поделёжками псарню разграбили. Оттого и отправился клады на Янтре[36] выглядывать.

Чуть Гергана почила, домишко худой, перекосный, с грехом пополам аромуну[37] какому-то сбагрили. Ночь грузились в телегу взаимным ворчаньем и скарбами, хомутали мосластую клячу, струнили в поджопы сынов, мельтешили приказами Цанку, в перекур осушили с Бодуркой бутылку вина – на приманку грядущего счастья, после Ловеч ругательством прокляли и по бледной заре к сиротливым племяшкам на общие жизни поцокали. До того Панайот оттоптался в потемках по вымершим улицам, перепелочным свистом по лающим будкам проветрился и вернул себе в сдачи с репрессий двух памятных псин: Следопытку, любимую суку, да кобеля беззаветного, Чуя. Тот ремень перегрыз, эта веревку в растрепы забросила – так потом и бежали десятками верст за удачей своей и хмельными колесами. Остальные собачки по ним кто из клетки скулил, кто буянил бесплодно, цепями к разлуке прикованный…

Потому-то следили за Вылко посменно лишь двое хвостатых разведчиков. Может, было бы больше, добились бы все-таки толку. Чтобы волка стравить под прицел, тут не меньше чем стая нужна. Куда там охотиться парой на дьявола смурого!

Походил он с недельку растяпой, а после обоих угробил.

Сперва не пришла Следопытка. Панайот поискал, порасспрашивал – тщетно. Наутро пустил безутишного с вечера Чуя. Пес всю ночь дураком проскулил да щеночком прищимным протявкал, а из шлейки достали, метнулся зигзагом на улицу. Посмотрели за ним и не поняли: вроде даже кофейни в побежке не взвидел. Заместо кругов и петляний через мост подвесной застремглавился к роще. Панайот проводил его зреньем потухнувшим да и сетует склочнице заспанной: «Оглоушенный я со вчера замешательством. Не бывало такого, чтоб сука до бунтов мое обученье ослушалась. Иль на течке свихнулась до полных потерей сознания?» – «Кабы не было вывода хуже, – сгущает туманы Бодурка. – Замотал старый хрыч ей чутье, взбаламутил нечестно отзывчивость. Залучил на пропажу животное. Коли так, чем же нам от себя соответствовать?» – «А насильными, сладкими пытками, вот чем! Подтвержденье найду, на колбасы разделаю свинтуса! Покуда душонку от мяс соскребу, заодно и о кладе расколется». Не успели вскипеть кровожадностью, кобелек уж обратно пылит. В двор влетел, а оттуда – в загон. Мельтешит по углам и трясется запуганно. Панайот лишь подался к нему, тут же скоком отпрянул в смущениях: «Вишь, каков обормот, на меня, етить-мать, покушается! Точно беса в лесу заглотнул. По такому бесчинству приспело и мне ту вадливую рощу обследовать».

Взял в прогулку ружье, Арнаута и Вылку: прилипай поразмяться, мол, белок с ладошек покормим. Вдруг устроил засаду чертяка не токмо зверям, но и справным, заманчивым людям? А раз так, пригодится на тропках тернистых ручная заложница.