Кладбище погибших цветов

«С чего мне выполнять твои просьбы, путник? Еще и озвученные таким требовательным тоном. Не советую общаться так с добропорядочными жителями деревни долины, путник. Что за весть ты хочешь донести до старосты?»

«Возвестить о прибытии наместника его светлейшества графа в этом крае, – гордо ответил я. – Я немедленно вступаю в полномочия, и первейшим моим требованием будет вызвать старосту деревни, а также всех ее жителей, даже тех, кто трудится в поле, на главную площадь. Выполнять!»

По выражению раскрасневшегося лица (скорее от чрезмерного употребления собственным пенистым продуктом, чем от волнения или раздражения) хозяйки сложно было понять, восприняла ли она мои слова всерьез. Тем не менее спустя некоторое время молчаливых раздумий, она окликнула мальчишку-кухаренка и в точности передала мои указания, хоть и с явной на то неохотой.

«Желаете промочить горло, господин наместник? – поджав на удивление тонкие губы, поинтересовалась хозяйка пивной и постучала пальцем по глиняному кувшину, в котором, как выяснилось позже, была превосходная медовая наливка. Отведал я ее с большим удовольствием, может, даже слегка захмелел, потому как когда через некоторое время и испитый полностью кувшин за мной послали мальчишку-кухаренка, идти с ним рядом твердо и ровным шагом мне удавалось с некоторым трудом.

«Давай помедленнее, сынок, – наконец взмолился я и схватил мальчонку за худое плечо, дав понять, что пора передохнуть. – Или ты в самом деле считаешь, что я так же легко перемахну этот забор, как ты?»

«Простите, господин наместник.»

Голос мальчишки был тихим и покорным, а лицо сияло детским трепетом и почтительным восторгом. Я тут же решил, что не буду отчитывать его за излишнее рвение и, быть может, возвышу до пастуха в скорейшем будущем. Переведя дух и кое-как успокоив разыгравшееся сердце, я кивком указал провожатому, что готов двигаться дальше.

Тем временем снова сгустились тучи. Намека на дождь пока не было, но в воздухе стояла духота – предвестник близкого ливня. А может, просто привычный этому времени году признак? Нужно поскорее закончить со всеми формальностями.

Мы миновали симпатичного вида крепко сбитые домики, занявшие места по обе стороны песчаного тракта. Кое-где из печных труб тянулся еле заметный юркий дымок, и вскоре я почувствовал аппетитный запах свежеиспеченных пирогов и других не менее изумительных кушаний. Конечно, хозяйки долины вовсю хлопочут, чтобы успеть до окончания собрания накрыть праздничный стол в честь моего прибытия.

«Надо бы нам поторопиться, – заметил я, а кухаренок будто только и ждал этих слов. Помчался вперед, только пятки засверкали, и через добрый десяток домов я разглядел его в победной позе с вытянутой вверх ладонью. Видимо, площадь там.

Снова накатил приступ волнения. У меня, если говорить начистоту, не было опыта ораторского дела, и говорить с толпой, к тому же еще незнакомых мне людей, я мало того, что не умел, но и откровенно боялся. Благо, в момент наивысшей точки отчаяния, когда я заприметил три десятка крестьян, столпившихся у импровизированной трибуны в центре деревенской площади, на меня снизошло озарение, благодаря которому я вспомнил о письме графа у меня за пазухой. Мысль только о нем дала мне храбрости гордо пройти мимо дурно пахнущих прелой соломой и потом пахотников, подняться на подмостки и крепко пожать дружелюбно протянутую руку высокого верзилы средних лет, глаза которого глядели на меня с некоторой толикой скептицизма и ехидными искорками.

«Приветствую вас в долине, дорогой… эм… ах, Отто, прошу простить мою неосведомленность, видимо, письмо, призванное сообщить о вашем прибытии, верно, затерялось в моем кабинете по глупейшей ошибке, которую я без всяких зазрений совести спишу на свою рассеянность. А может и вовсе, что более вероятно, осело в одном из трактиров по ту сторону реки вместе с неблагонадежным посланником его светлейшества.»

Староста не говорил – пел своим веским, настойчивым, но в то же самое время бархатным голосом. Во время разговора он всячески жестикулировал, рисуя в воздухе захватывающие воображение фигуры и пасы. Староста, назвавший себя Германом, был превосходным оратором, отчего не возникало никаких сомнений в том, как он сумел заполучить такое высокое положение в иерархии деревенской власти. Только языком чесать и умеет!

«На самом деле, дражайший Герман, это мое допущение. Я лично просил его светлейшество графа, а по совместительству моего близкого друга и верного соратника по боевым подвигам, не извещать о моем грядущем прибытии, потому как намеревался лично сообщить об этом непременно в день своего прибытия, дабы не отвлекать жителей деревни долины от повседневных хлопот. В конце концов, моя скромная персона почестей не требует.»

По выражению лица Германа трудно было понять, насмехается он над моим наспех выдуманным и откровенно нелепым оправданием или же принял за чистую монету. Я решил не медлить и завладеть вниманием публики, поспешил извлечь из-под одежды послание графа, высоко задрал его в воздухе и громко воскликнул: «Дорогие крестьяне!»

«Друзья.»