Кладезь безумия

… Кто такой грач и каковы его функции, может рассказать учебник зоологии. А вот любой житель нашего славного европейского городка с уверенностью скажет: «Грач – это таксист без шашечки». Если не ошибаюсь, в Москве их коллеги зовутся «бомбилами». Собственно говоря, схема коммуникации проста – становишься на обочину и поднимаешь руку. Кто остановил, тот и грач. О цене поездке каждый договаривается кто во что гаразд.

Нашим с Сэлом грачом оказался парень лет сорока (плюс НДС, очень похоже на то), живым и активным, что не так уж часто и встречается на наших дорогах. Он чуть ли не перегнулся через переднее сиденье и залихватски проорал:

– Куда едем, парни?

– Дарница, – ответил я.

– Грибники, – ответил Салоникус.

Я недоуменно уставился на своего спутника. Это что еще за такие-растакие Грибники? Я знаю очень хорошо город, в котором родился. Очень хорошо, и пусть я не выучил все улицы наизусть, но районы и массивы уже много лет «прошиты» в моей голове. Но ни о каких Грибниках я и слыхом не слыхивал.

На мое удивление, грач и глазом не моргнул, а лишь спросил, сколько мы готовы инвестировать в подобное путешествие.

– Гривен шестьдесят могу дать, – сказал Сэл. Однако! Этот античный призрак торгуется не хуже любого рыночного дельца с Борщаговки!

– Не, ну вы вообще ребята. Это ж мне сколько кругов мотать!

– А ты не вези меня на Грибники, а высади возле Контрактовой, а друга моего дальше на Дарницу, как раз на мост метро и завернешь оттуда. Там ведь два шага ехать.

– Все равно, – гнул свое грач, – гривен восемьдесят надо дать.

– Ну, уж семьдесят точно выделим, – сказал Сэл.

На том и порешили. И помчались по Проспекту Победы.

18

Водитель, как оказалось, ролью молчаливого перевозчика вовсе не собирался ограничиваться. Пару соленых шуток о двух парнях, возвращающихся ночью домой неизвестно откуда («Вот вы думаете, что вы просто ребята, а вдруг вы в глубине душе уже молодые отцы, хе-хе ха-ха»), затем немного комментариев о политике, это обязательно («Все они одним медом мазаны» и «Какую-страну-развалили»). В итоге Андрей, вот так вот его и назвали когда-то, спросил, не имеем ли мы ничего против музыки.

– Конечно, давайте, с песней в пути веселее, – ответил я.

– Только если это действительно музыка, – ответил Салоникус.

Андрей не понял, о чем явно свидетельствовало выражение его лица. Он достал свой любимый диск (видимо, желая сверкнуть перед нами музыкальным интеллектом). И включил его. С динамиков понеслись печальные баллады о жиганах, лимонах, централах и душещипательные истории о нелегкой судьбе воров и убийц.

Я немного приуныл, но, по сути, к подобному явлению привык, так как у нас в стране существует такое понятие, как «маршрутка». Однако реакция Салоникуса меня удивила.

– Ты обманул нас Андрей, – спокойным тоном произнес командор.

– В смысле? – спросил водитель.

– Ты говорил, что поставишь музыку.

– А я что, по-твоему, поставил?

– Ответь себе сам на свой вопрос.

Наступила тишина, если не считать обычный шум машины во время движения. Через пару минут Андрей выключил, как он говорил, музыку. И вновь грянула тишина.

Однако и эту тишину Салоникус нарушил.

– Андрей, а кто у тебя любимый художник?

Я оживился. Искусство – это сто процентов моя тема. Но этот также разговор не пошел. Вообще не пошел.

– Пикассо, – зло ответил водитель. – Знаешь анекдот – ходит по выставке мужик и приговаривает: «Кикассо, о, Кикассо, да, это Кикассо…»

– Хорошо, – перебил Салоникус, – а какие картины Пикассо тебя больше всего впечатлили?

– Я тебе скажу, какие картины меня больше всего впечатлили, – заорал Андрей. –Очень меня впечатлила картина, когда меня сократили с работы и не выплатили зарплату. Я прихожу домой, а жена говорит, что сын болен, и нет денег на лекарства. Как тебе такая картина, интеллигент гребаный, а?

Водитель распалялся все больше и больше, и теперь его уж было не остановить.

– Вот такие вот педики-белые воротнички и губят нашу страну. Сидят с важным видом, щеки надувают, рассуждают о Пикассо-Кикассо, Моцарты-уёцарты, а сами попсу галимую пускают в эфиры, и по вечерам в ресторанах, а люди с ног падают, пашут как проклятые за три копейки. Так вы еще теперь и музыку будете нам запрещать о нашей жизни? Ты смотри, шансон им не музыка. Может, тебе Моисеева поставить, а?

Салоникус выслушал поток брани со свойственной ему (как я уж успел заметить) невозмутимостью. Затем повернулся ко мне (мы оба сидели на заднем сиденье) и произнес:

– Слушай это, Евгений. Слушай и привыкай. Такова будет твоя плата за все, что ты создаешь. Единицы будут восхищаться тобой, десятки уважать, а тысячи хулить и проклинать. Да, Андрей?

Андрей коротко ответил, куда Салоникусу следует идти, дабы узнать ответ на свой вопрос.

– Салоникус, кто будет восхищаться? Кто будет проклинать? За что? За макеты в «Футбольной стране»?, – спросил я. – Ничего я не создал и никому я не нужен – ты, верно, меня с кем-то путаешь.

– Салоникус, б…, – фыркнул водитель.